Раза три проверял он свою «тулку» надежную, не раз его спасавшую. Патроны держал в тепле, в нагрудном кармане. А вот, поди ж ты – первый выстрел и осечка. А «Он» как глыба, сорвавшаяся с кручи, покатился, навалился и затрещал Прошка, вдавливаясь в глубокий снег, перекручиваясь в когтистых лапах. Медведь искал лицо, ему надо было лицо человека, чтобы сорвать его вместе с глазами и гладкой кожей…
Ветка с Люськой, как две неутомимые пчелки ловко крутились на рыхлом снегу, и все «жалили», и «жалили» медведя за бока, кусали за зад, везде, где тот не ожидал, вовремя отскакивая от его смертельных лап. Он злился, огрызался на укусы, отвлекался. Вот тогда-то Прокопий уже почти не осмысливая своих действий, сумел каким-то чудом еще раз надавить на курок. Надавить, не зная, куда угодит пуля, да и вообще выстрелит ли, не получится ли опять осечка… Но выстрел получился. И самое удивительное – попал зверю снизу в грудь… Медведь вздрогнул всем телом, резко осел и больше не шевелился. Осел-то как раз на охотника, еще глубже вдавил того в снег, отчего у Прокопия снова затрещало внутри, что-то тихо лопнуло, и он провалился в пустоту.
Уже потом ему расскажут, как прибежала одна из собак к Дарье. Как мужики не могли сразу найти Прокопия, пока опять же собаки не подсказали, что он под убитой тушей. Как дважды Дарья привозила фельдшера к Прокопию, а тот все щупал и щупал черную грудь больного, щупал и морщился как от клюквы, крутил головой, жал плечами да разводил в сторону руки… Дарья поливала ему из ковша и молчала, а что тут спрашивать, если самой все ясно: не жилец больше ее Прошка.
Казалось, что кроме маленькой Полинки никто больше не сомневался, что Прокопий медленно и тихо умирает.
Старшие сыновья присматривали доски в сарае, думали, кого попросить с могилкой помочь. Дарья сквозь слезы прикидывала, в чем положить Прокопия. А Полинка почти не отходила от отца, играла, рассказывала ему сказочку за сказочкой или пела. Когда он спал, она поправляла одеяло и сидела подле него молча и печально. Она все ждала, когда же ее папка встанет, наконец, и опять уйдет в лес на охоту или на озеро, а они с мамой будут его ждать.
Но Дарья не сидела, сложа руки. Она снова и снова накладывала на страшные раны, распаренные целебные травы и мясистые листья, мазала мазями, приготовленные дедом Макаром, местным знахарем. И замечала, что Прокопию, в общем-то, не становится лучше. «Тут мало, чем поможешь… – говорил деревенский лекарь, когда Дарья приходила к нему за лекарствами. – Тут он сам должен… Если в нем, не порвалась главная жила – выживет, а нет, то ни какими мазями, милая не поможешь. Мази так, для ушибов да царапин.»