– Сына-то оставь, надобен будет. А для Елизаветы Александровны уж не будет интересу.
Мать быстро собрала на стол, слазила на печь за брагой.
– Чай уж без меня поставите, – проговорила она в дверях, на ходу, торопливо накручивая на шею платок.
Старик степенно сел, раскорячив ноги, обутые в толстоподшитые валенки.
– Ладно встречаешь, Яков Лазарич, – гость кашлянул, отер с усов и бороды растаявшие сосульки и потянулся к стакану, налитому до краев. Павла поразило, как легко стакан утонул в сухой, костлявой руке деда. Некогда могучий, крупный мужик Аристарх Мездрин все еще напоминал собой кедр, правда, крепко усохший, без коры и кроны с оголенными кореньями.
Перехватив восторженный взгляд Павла, его умные, с прищуром глаза, что выглядывали из-под белесых бровей, часто заморгали, словно говоря: «Эх, паренек, посмотрел бы ты на меня годочков, скажем, эдак двадцать-тридцать назад…»
– Ну, будем здоровы!.. – он пригубил стакан, точно поцеловал, а затем медленно, с заметным удовольствием выпил до дна. Глухо крякнул и, подцепив вилкой половинку сопливого груздочка, начал катать его в беззубом рте, хитро улыбаясь.
– Ну, сказывай, – отец потянулся к ковшу и опять налил по полной.
Старик откашлялся, глянул на стакан, потом на отца и осторожно начал.
– Ты уж без обиды, Яков Лазарич… Не держи на сердце, о чем говорить буду. Это и просьба у меня такая, и условие… – Аристарх без приглашения взял стакан и опять сначала будто поцеловал его, а потом отпил половину. – Я ить че пожаловал-то… Плох я стал Яков Лазаричь, совсем плох…
– Да брось ты, тоже мне плох, брагу-то вон как хлопаш! – хохотнул отец.
Старик поставил стакан, наклонил чуть в бок голову, словно прислушиваясь, как там пошла в него бражка…
– Покойный Лазарь Тимофеич, Царствие ему Небесное, велел все тебе рассказать после сорокового дня…, а я вот только собрался.
– Ну-ну.
Старик потянулся к стакану, взял его, подержал в руке, разглядывая точно диковину, поставил. Потом внимательно посмотрел на собеседников и, глубоко вздохнув, начал:
– В аккурат на «Ильин» стало быть, было-то. А год!? Наверно 890-й или 891-й шел… Каждый день палило, что в твоей бане. Отстрадали тогда быстро. Покосы да поскотины все солнце повыжгло. Считай целый месяц без дождя. Я уже года три как у твоего отца, старика Лазаря в работниках был… Так вот, под самый вечер, когда жара-то спадала, Лазарь Тимофеевич приказывал ставить стол с самоваром прямо на крылечке. Тогда вход-то был с улицы, ну ты помнишь. Солнышко за угор-от переваливало, становилось прохладнее, вот он и садился пить чай на крыльце. Кто мимо проходил, раскланивались с ним, делились новостями. Старик Лазарь тогда жил один. На кухне бабка Ульяна хозяйничала. Ты ее должен помнить.