Изба деда Аристарха была маленькой: два оконца выходили на улицу и одно кухонное – в огород, большая печь, стол, топчан, два табурета и лавка, шторки на окнах, на полу домотканые половички. В общем и не подумаешь, что хозяин избушки всю жизнь бобылем прожил. Только потолок был совсем серый от табака, а так все вполне уютно и ладно.
– А-а, Павлик, проходи, проходи, парень! – старик встретил гостя булькающим кашлем и с дымящей цигаркой. – Вот сюда проходи и присаживайся. Первый раз у меня?
Когда уселись друг против друга, дед долго не мог начать разговор. Он то мял руки, то убирал их под стол, потом вдруг принес из кухни пряники на тарелке, чашку с блюдцем, чайник.
– Ты наверно, знаешь, парень, – наконец, начал он, – у меня никого нет из родных-то. Правильнее сказать где-то, наверное, есть, но не знаю. А на Пасху я, знать-то помру.
– Как!? – не удержался Павел.
– Ты слушай, слушай, потом вопросы задашь. Я лишнего не скажу. Ишь, опять стемнело.
Старик шикнул спичкой и зажег лампу. Резко обдало керосином и сгоревшей селитрой. Одев на лампу стекло и подкрутив фитиль, дед задернул занавески и продолжил:
– Щас я тебе кое-что покажу, парень, – он опять завозился, зарасстегивался. – Щас, щас, – полез себе за шиворот и вытащил похожий на кисет, засаленный и весь латанный, перелатаный кожаный мешочек на ремешке, похожий на ладанку. Развязав его, он высыпал содержимое на стол.
Сначала Павлу показалось, что это ржавые самокатанные дробины. Но все они были разного размера и формы. Рука сама потянулась к лампе и выкрутила фитиль до конца. «Дробины» вспыхнули желтовато-зеленым цветом.
– Зо-ло-то! – изумленно и с испугом по слогам прошептал Павел. Он смотрел и не мог отвести глаз от этих дутеньких окатышей, похожих на малюсенькие картофелины. У него даже дыхание сбилось. – Это же, это же самородчатое золото!
– Оно, родимый, – спокойно ответил старик.
Павел поднял глаза на старика. Он не скрывал своего крайнего удивления и тревоги, понимая, что далеко не случайно дед Аристарх показывает ему это богатство. Что же за этим последует!?
Аристарху многое хотелось сказать этому тихому пареньку. Но молодость не умеет и не любит слушать стариков. Она вечно спешит, торопится в свое завтра. А придя туда, с ужасом понимает, что поспешила! Но обратно нельзя.
– У меня, Павлик, есть брат. Вернее, надо сказать, был. Он много моложе. Матери у нас разные. Звали его Егор, Егор Трифонович Мездрин, упокой Господи душу усопшего раба Твоего Егора и прости ему все согрешения вольныя и невольныя, и даруй ему Царствие Небесное! – скороговоркой проговорил старик, трижды перекрестясь на блестевший в углу оклад иконы.