Потом был лагерь, из которого он вышел в 56-м году, отсидев, вернее отпахав на лесоповале восемь лет из присужденных десяти. Жену свою он больше никогда не увидел - погибла в другом лагере, загнанная туда как член семьи изменника родины. А детей у них еще не было - не успели. Потом, после лагеря он еще однажды женился, но семейного счастья, такого как было у него, пока он не стал «шпионом», он больше не нашел. Всё это он рассказывал Яше, а Грише - нет, не тянуло.
Ты кто?- хриплым голосом спросил Наум.
Я? - Гриша поднял глаза от доски. - В каком смысле?
Ты, падла! - Наум вскочил, задев доску, и несколько фигур посыпались на траву. - Следователем был, сволочь! Припаял мне десятку, и не только мне! Измывался над людьми! Сколько подвел под вышку, сколько в лагерь засунул! Сознавайся, падла! Гляди сюда, нелюдь! - Он поднял майку, обнажив темные, выделяющиеся на незагорелой светлой коже, пятна шрамов. - Твоя работа!
Он с ненавистью смотрел на растерянное и побледневшее Гришино лицо и не видел его, видел перед собой того - молодого, красногубого, упоенного властью и кровью хозяина жизни и смерти, с мерзкой наколкой на сильной гладкой руке.
Гриша встал, лицо его совсем побелело, казалось, он очень испугался, или просто сильно растерялся.
Ты ошибаешься, Наум... Опомнись, Наум... ты принял меня за другого. Я всю жизнь был учителем физики, я никогда не был следователем. никогда.
Последнее слово Гриша уже прошептал, поднял упавшую майку и пошел в дом, согнув плечи и шаркая сандалиями по асфальтовой дорожке.
Наум не поверил. Он теперь не мог избавиться от видения, выплеснутого из глубин памяти: беспощадная рука с выколотым драконом и белый, нетерпеливо дергающийся лист бумаги. И снова (как тогда) почувствовал соленый сгусток крови во рту и обломки сломанных зубов. Наум сплюнул, посмотрел вниз на бесцветный плевок и сел на скамью, обхватив руками голову. Вот. что-то еще было у Гемоглобина, что-то еще такое, приметное. Вспомнил! Еще одна наколка... Откуда они вообще у него -следователя НКВД? Из шпаны блатной, наверное, вылез и поднялся вон куда, - Наум еще тогда раздумывал об этом, когда сидел в кабинете на привинченной к полу табуретке, стараясь не слушать и не вникать в дурацкие, лишенные для него всякого смысла, однообразные вопросы. Да, такая маленькая наколочка на левой кисти: «Вера». А у Гриши - есть или нет? Если нет.
Наум постучал в соседнюю комнату. Ответа не услышал, толкнул незапертую дверь и вошел. Гриша спал или притворялся: лицо было накрыто газетой, руки сложены на груди. Наум подошел ближе, посмотрел: татуировочки не было. Свел! Уничтожил примету. Гриша не шевелился и газета не колыхалась. Наум потянул газету, всмотрелся в неподвижное лицо.