- Я не виновата, мне приказали!.. - бормотала она, всхлипывая. - Он капитан, а я сержант!.. Я не могла отказаться... Он сказал, что вы морально неустойчивый, перелетите к немцам. Велел застрелить, если что... Я никогда не верила... Вы ведь герой... Я вас хвалила, а он ругался. Говорил: плохо смотрю. Словечка плохого про вас не сказала! Даже про крылья... Сказала: от радости качали, как пристань разбомбили...
- Аня! - сказал Богданов. - Я пошутил.
Она затихла. Богданов сел на лавку, погладил ее по плечу.
- Ты хороший штурман и меткий стрелок. Мне такой нужен. Ты храбрая: со мной боятся летать...
- Правда?! - она села. В лунном свете влажно блеснули глаза.
- Честное комсомольское! - сказал Богданов.
- Товарищ лейтенант!.. - она сунулась мокрым лицом в его плечо и тут же отшатнулась: - Ведун запретил прикасаться!
Богданов только вздохнул. Послал Бог дитятю...
- Товарищ лейтенант! - сказала она. - Мы ведь вернемся?
- Ведун сказал, как исполним предназначенное...
- Так вы его видели?!
- В пещере, - сказал Богданов, досадуя, что проговорился, - но я не знал, что он ведун.
- Что значит предназначенное?
- Думаю, что исполнили. Немецких прихвостей выбили, город вернули. Чего еще? Завтра поскачу к ведуну. Кто бы он ни был, наше появление здесь его рук дело. Пусть указывает проход обратно! Не захочет говорить - пригрозим. Скажет! Сядем в самолет и отправимся.
- Хорошо бы! - сказала Лисикова.
- Вот о чем нужно подумать, - продолжил Богданов. - Мы отсутствовали долго. Как объяснить в полку?
- Скажем правду!
- То есть?
- Провалились в тринадцатый век!
Богданов хмыкнул.
- Ну... - сказала Лисикова неуверенно. - Возьмем что-нибудь в доказательство.
- Что?
- Саблю... Кольчугу... Шлем.
- Скажут, стащили в музее. На оккупированной территории они разграблены. Здесь нет ничего, чего нету у нас. Ты костяным гребнем расчесывалась, я такой в деревне видел. Шестьсот пятьдесят лет прошло, а все то же. Веретена, прялки, станки-кросны, полотна, сукна, кожи... В нашем времени полно предметов, незнакомых здесь, - тот же пулемет или пистолет. Здесь ничего.
- Как быть? - спросила Аня.
- Надо придумать.
- То есть соврать?
- Немножко.
- Мы комсомольцы!
- Я два раза возвращался из-за линии фронта, - сказал Богданов, закипая. - Каждый раз говорил правду - и что? Не верили! Сажали на гауптвахту, считали шпионом. Думаешь, Гайворонский тебя обнимет? Обрадуется, что воевали за Сборск? Даже показания не запишет! Ему невыгодно. Особистам ордена за шпионов дают. Скажет: прохлаждались у немцев, а, может, помогали им! Измену не докажет, но трусость и уклонение от боя пришьет. Трибунал. Меня - в штрафбат, тебя - в лагерь. В штрафбате я выживу, не в таких переделках бывал, вернусь в полк. А ты? Десять лет за проволокой? Нельзя нам про тринадцатый век! Никакие предметы не помогут. Ничего брать не будем!