Но тем не менее, находясь поблизости, она, по крайней мере, сохраняла иллюзию, что может предотвратить несчастье.
— Мэм, — снова сказала Грейс, мягко, мягко. Она бросила на вдову осторожный взгляд.
— Вы можете приказать лакею принести ее Вам утром, — сказал Томас, несколько менее властно чем прежде, — но я не позволю мисс Эверсли заниматься такой тяжелой работой, и уж конечно, не в середине ночи.
— Мне нужна картина, Томас, — сказала вдова, и Грейс, почти дотянулась до нее, чтобы взять ее руку. Она казалась огорченной. Она казалась старой. И она совершенно не походила на саму себя, когда произнесла: — Пожалуйста.
Грейс поглядела на Томаса. Он выглядел обеспокоенным.
— Завтра, — сказал он. — Первое же, что для Вас сделают, если Вы этого желаете.
— Но…
— Нет, — прервал он. — Я сожалею, что на Вас напали сегодня вечером, и я, конечно, сделаю все, что необходимо — в пределах разумного — чтобы обеспечить Вам комфорт и здоровье, но это не включает причудливые и несвоевременные требования. Вы понимаете меня?
Они смотрели на друг друга так долго, что Грейс захотелось выйти. Тогда Томас резко сказал:
— Грейс, идите спать. — Он не обернулся.
Грейс задержалась еще на мгновение, ожидая неизвестно чего — может возражений от вдовы? Удара молнии за окном? Когда ничего не последовало, она решила, что более уже ничего не может сделать этим вечером, и оставила комнату. Пока она медленно шла через зал, она могла слышать их спор — ничего неистового, ничего страстного. Но она и не ждала этого. Характеры Кэвендишей излучали холод, и они, с большей вероятностью, нападут с замораживающей колкостью, чем с горячими слезами.
Грейс дышала глубоко и неровно. Она никак не могла к этому привыкнуть. Она провела в Белгрейве пять лет, но все же раздражение и негодование, которые проскакивали между Томасом и его бабушкой, до сих пор потрясали ее.
И хуже всего было то, что не было даже никакой причины! Однажды, она осмелилась спросить у Томаса, почему они так презирали друг друга. Он только пожал плечами, говоря, что это было всегда. Она не любила его отца, Томас утверждал, что его отец ненавидел его, а сам он, возможно, прекрасно обошелся бы без любого из них.
Грейс была ошеломлена. Она думала, что семьи создаются, чтобы любить друг друга. В ее семье так и было. Ее мать, ее отец… Она закрыла глаза, сдерживая слезы. Она готова была расплакаться. Возможно, потому что устала. Она больше не плакала о них. Она потеряла их — она всегда будет переживать их потерю. Большая зияющая пустота поселилась в ней после их.