Зеркало Триглавы (Безусова) - страница 58

Антон побагровел, его мужская гордость оказалась сильно уязвлена. Понятно, кто ж голодного мужика дразнить станет, только глупая скатерть, которой все равно на кого орать. Парень изо всех сил хлопнул по импровизированному столу ладонью, чуть руку не отбил и зло сказал, угрожающе растягивая слова:

— Таааак, не понял! Ну, ты, чудо заморское, быстро дай пожрать двум мужикам, и не скупись, пока я тебя на ленточки не распустил и по деревьям бантиками не позавязывал!

Скатерть замолкла, переваривая услышанное. Что уж там она себе надумала, только стол стал быстро заполняться посудой с различными яствами, а скатерть залебезила:

— Извините, извините, как же сразу-то хозяина не признала, сейчас все в лучшем виде будет сделано! Кушайте, мои дорогие, кушайте на здоровье! Как приятно, когда у мужчин хороший аппетит!

— То-то же! — расслабился Антон. — Давай, Тим, чем бог послал! И отдыхать, а потом дальше пойдем.


Бесцельное блуждание по лесу, пусть даже такому уютному, надоело. Спасательная экспедиция зашла в тупик, а день клонился к вечеру, и пора подумывать о ночлеге.

Внезапно лес расступился, в просвете блеснула лазурная гладь воды, и Антон с Тимофеем вышли на берег лесного озера, в которое впадал их ручеек, ставший к тому времени гораздо шире, чем в начале.

— А теперь куда? Птаха здесь явно нет, — произнес Антон, поворачиваясь к слегка отставшему Тимофею. Тот неотрывно смотрел на большую живописную птицу с человеческим лицом, которая, нахохлившись, меланхолично покачивалась на ветке ракиты, склонившей ветви к воде.

Увидев людей, птица оживилась, развернула крылья, которые были покрыты постоянно меняющимся, как в калейдоскопе, узорами, кокетливо стрельнула глазками в их сторону, улыбнулась и… запела. Из ее горла полились чарующие звуки — мелодия, трель — это невозможно было описать.

Антон остолбенел, более удивительного и прекрасного голоса он никогда не встречал. Птицу хотелось слушать и слушать, чувствуя, как душа отрывается от тела и уносится в заоблачные выси, потому что обещало пение неземное блаженство.

И вдруг резким диссонансом мелодии в ушах громыхнуло: — "СЕБЯ ЗАБУДЕШЬ".

Антон с заметным усилием оторвал ноги от земли, сделал шаг, другой, скрипя зубами от напряжения, принялся поспешно отрывать полосы рубахи и забинтовывать ими свои уши. Ничего более умного ему в тот момент не придумалось, а про Орфея разве что совсем тупой не слышал.

Закончив, кинулся к Тимофею, который удобно устроился на траве под деревом и ни на что не реагировал, уставившись пустым взглядом на что-то малопонятное, видимое только ему.