Внезапно он утратил остатки воли. Жадные руки нетерпеливо двинулись по ее телу, тогда как губами он оставлял горячие поцелуи на шее, груди, животе… У Леа перехватило дыхание, она боялась испортить это восхитительное мгновение. Необузданные ласки превращали ее в сгусток пульсирующих эмоций, и она желала только одного: чтобы он был еще ближе, чтобы стал ее частью; но Тревор, казалось, собирался бесконечно искушать ее.
Он прижался губами к самому низу ее живота, отчего Леа испытала приступ отчаянной дрожи. Его любовная тактика чем-то напоминала военную операцию с наступлением по всему фронту. Леа едва успевала прийти в себя после одной атаки, как немедленно подвергалась следующей с иного направления. Вот и сейчас, быстро переместившись к высокой груди, Тревор обвел языком по очереди оба соска. Но не забыл о главной своей цели. Господи, она ни за что не согласилась бы встретиться с ним в настоящем бою. Он был хитер, как сто лисиц.
Леа хотелось погладить его плечи, его руки, грудь, но она слишком ослабла, околдованная волшебными чарами, чтобы пошевелить хотя бы пальцем. Будь эта постель полем битвы, она тут же сдалась бы в плен, стала бы добровольной пленницей. Тревор взял губами сначала один сосок, потом другой, и от чудеснейшего из ощущений она вся вспыхнула желанием, явственно отозвавшимся где-то внизу. Словно зная об этом, пальцы Тревора быстро отыскали источник ее сладостной муки. Волны неистовой страсти то поднимали, то опускали Леа, пока она не вскрикнула.
Тревор немедленно отозвался: жаркое тело легло на нее всем весом, а твердое, решительно настроенное орудие ласковой тяжестью улеглось в удобное место на своде стройных ног. Обхватив его за плечи, Леа приподнялась к нему, не понимая толком, что делает, но твердо зная, что это единственный мужчина, с которым ей когда-либо хотелось разделить такую тесную близость.
— Боже, Леа, не шевелись. Не надо.
Тревор вздрогнул всем телом, и, отвечая на это невольное движение, она обхватила ногами его ноги и осыпала нетерпеливыми поцелуями могучее плечо.
— О дьявол! — ругнулся он. — Слишком поздно.
Снова обхватив ее губы своими, Тревор медленно, дюйм за дюймом, проник в нее, поглощая своим поцелуем всю боль девушки. Но боль для нее ничего не значила. Частичка Тревора находилась в ней, и Леа торжествовала. Ах, если б он мог остаться с нею, если б она сумела навеки привязать его к себе! Вскоре он начал двигаться в сладострастном ритме, который отзывался в ее ушах музыкой, и музыка эта показалась ей даже прелестнее, чем песнь реки Манати. Потрясающее напряжение все росло в ней, и мучительная истома вдруг растеклась по всему телу.