Прощай, Хемингуэй! (Падура) - страница 10

В то утро вторника 2 октября 1958 года ему удалось написать триста семьдесят слов, и в полдень он пошел поплавать, но не стал подсчитывать, сколько раз преодолел из конца в конец бассейн, чтобы не стало стыдно за смешные цифры, столь далекие от ежедневной мили, которую он проплывал еще три-четыре года назад. После обеда он велел шоферу отвезти его в Кохимар, желая переговорить со своим старым другом Руперто, шкипером «Пилар», и предупредить его о том, что в ближайшие выходные он намеревается отправиться в Залив в надежде добыть хорошую рыбу и дать необходимый отдых своему измученному мозгу. Преодолев давнюю привычку, он вернулся домой под вечер, не зайдя во «Флоридиту», где никогда не мог ограничиться одной порцией.

Он с аппетитом поужинал двумя кусками жареной меч-рыбы, обложенными кольцами сладкого и пахучего белого лука, и съел целую тарелку зелени, заправленной соком лайма и зеленым испанским маслом, а в девять попросил Рауля убрать со стола и закрыть окна, сказав, что после этого тот может идти домой. Но сначала пусть принесет ему бутылку кьянти, полученную на прошлой неделе. За обедом он предпочел легкое, с фруктовым ароматом, вино из Вальдепеньяса, и теперь его страждущее нёбо нуждалось в сухом и мужественном привкусе этого итальянского вина.

Встав из-за стола, он заметил движение у входной двери и мелькнувшую темную голову Каликсто. Его всегда удивляло, что, будучи старше и проведя пятнадцать лет в тюрьме, Каликсто до сих пор не обзавелся ни единым седым волоском.

— Можно войти, Эрнесто? — произнес Каликсто, и он сделал приглашающий жест. Каликсто шагнул вперед и вгляделся в него: — Ну как ты сегодня?

— Хорошо. По-моему, хорошо. — И показал рукой на пустую бутылку на столе.

— Рад за тебя.

Каликсто был поистине вездесущ, поскольку выполнял в усадьбе самую разную работу: то помогал садовнику, то заменял находившегося в отпуске шофера, работал на пару с плотником или становился маляром и красил стены дома. Однако в эти дни, по настоянию Мисс Мэри — так он, как и все, называл жену Хемингуэя с легкой руки писателя, — он отвечал за ночное дежурство и должен был следить за тем, чтобы хозяин не оставался в своем обширном владении один. Если это распоряжение не означало, что его считают стариком, то какого дьявола оно тогда означало? Они с Каликсто были знакомы уже тридцать лет, с тех времен, когда тот возил контрабандный алкоголь в Ки-Уэст и продавал его Джо Расселу. Не раз они выпивали вместе в Sloppy Joe's>[2] или в доме Хемингуэя на островке, и писатель любил слушать рассказы этого сурового кубинца с черными как уголья глазами, который во времена «сухого закона» более двухсот раз пересек Флоридский пролив, чтобы доставить кубинский ром на юг Соединенных Штатов и тем самым осчастливить множество людей. Потом они перестали видеться, и когда Хемингуэй стал бывать в Гаване и бродить по ее улицам, он узнал, что Каликсто сидит в тюрьме за убийство, совершенное в пьяной драке в портовом баре. Когда в 1947 году кубинец вышел на свободу, они случайно встретились на улице Обиспо, и, узнав о бедственном положении Каликсто, Хемингуэй предложил ему работать на него, не слишком представляя, однако, чем его занять. С тех пор Каликсто слонялся по его усадьбе, стараясь сделать что-нибудь полезное, дабы оправдать свое жалованье и вернуть долг другу-писателю, протянувшему ему руку помощи.