Женька бежал, глубоко вдыхая сухой воздух осенней ночи, хрустел бульварной листвой и, невзирая на неясную перспективу предстоящей встречи, радовался, что кому-то нужен, что ему кто-то верит, что он еще в состоянии если и не спасти, то хотя бы помочь дожить до рассвета.
На перекрестке стояла «ночная бабочка», зазывно оголив ногу. Чуть поодаль Женька заметил иномарку с погашенными фарами, очевидно, принадлежавшую сутенеру. В тени дерева на противоположной стороне притаился хозяин продажной девки.
«Три часа ровно», — сообщила невидимая китаянка, когда он подошел к двери на четвертом этаже.
«Точка канала печени цзи-май, — сработало машинально. — С часу до трех, инь, дерево, Юпитер, передневерхняя часть бедра».
Петр был одет не по-домашнему: брюки, белая сорочка и даже галстук, приспущенный слегка. Пахнуло коньяком.
— Ты что, не один?
— Один. Проходи.
Женька скинул куртку, прошел на кухню по коридору, суженному книжным шкафом и стеллажами с подшивками допотопных журналов. Небольшой стол был покрыт штопаной скатеркой; посреди — початая бутылка «Метаксы», вспоротая банка шпрот, кружки лимона на блюдце и две граненые стопки.
Следуя своему обыкновению не спрашивать без особой на то необходимости, Женька ни о чем не спросил: надо — сам расскажет. Петр сел, налил до краев.
— Давай, — красноречием блистать не стал. Выпив, кинул в рот ломтик лимона и пообещал: — Щас спою.
Громко тикали каминные часы на холодильнике. Что-что, а интригу хозяин плел умело.
— Вдогоночку? — предложил для усиления эффекта.
— Не тяни, — улыбнулся Женька, чувствуя, как разливается по телу тепло.
— Ну, слушай.
Петр прокашлялся, прикрыл веки и, по-бабьи подперев кулаком подбородок, затянул:
Степь да степь круго-ом,
Путь далек лежит,
В той степи глухой
За-амерзал ямщик…
Женька почувствовал себя обманутым: ждал, что любитель фольклора преподнесет что-нибудь пооригинальнее. Но, зная о том, что Швец ортодоксом не слыл, ни подпевать, ни обрывать песню не спешил — силился разгадать загадку молча.
Ты, товарищ мой,
Не попомни зла… —
продолжал Петр, не торопя заунывный мотив.
Женька терпеливо дослушал до конца, наполнил стаканы.
— Хорошая песня, — кивнул он одобрительно, накладывая шпроты на бутерброд. — И, что главное, новая. Я, например, ни разу не слыхал. Спасибо, что вовремя разбудил, а то бы так и помер невежей.
Выпили.
— Давай, юрист заочно необразованный, шевельни извилинами, — предвкушая триумф, сверкнул глазами Швец.
— Чушь собачья, — выдохнул Женька. — Я от тебя этого не ожидал. Никакого убийства я тут не вижу.
— Есть убийство, — Петр распахнул форточку и водрузил пепельницу на стол, — есть! Позвольте мне вас спросить, многоуважаемый Евгений Викторович: а почему, собственно, товарищ не замерзал?.. Представьте себе нас на заснеженном тракте… что бы такое поближе подобрать, чтобы даже вы, дитя столичного асфальта, меня поняли?.. Ну, предположим, Химки — Яхрома. Мороз сорокаградусный, две лошадушки, и мы в санях. И вот где-то в районе Икши или Базарова я говорю лошадушкам: «Тпр-р-рру-у!!!» — и начинаю медленно, но неотвратимо врезать дуба. От мороза, заметьте! А вы при этом кутаетесь в овчинный тулупчик, спокойненько забираете обручальное кольцо…