— Барон, так что же все это означает? В Талиге наконец вошли в моду мистерии?
Кракл не ответил, кэналлиец небрежно повернулся и направился к своей скамье.
— Алва, вы забываетесь. — Сюзерен не стал ждать, когда судейские придут в себя. — Судьи, делайте свое дело!
— И в самом деле, мистерия, — зевнул Ворон, опускаясь на скамью. Он был скован по рукам и ногам, но цепи были тонкими и легкими, они не мешали закинуть ногу за ногу.
— Рокэ Алва! — потребовал очнувшийся Кракл. — Встаньте пред государем и Создателем.
— Непременно, — пообещал кэналлиец. — Как только появится государь или Создатель, я сейчас же встану.
Это было оскорблением. Хорошо продуманным, преднамеренным оскорблением, на которое невозможно ответить, не попав под новый удар.
В тишине зашуршали бумаги, словно по черепице прошелся ветер. Алва равнодушно разглядывал витражи, не замечая обращенных на себя взглядов. Твердость вызывает уважение, даже если это твердость врага, но Рокэ вел себя, словно он был королем… Неужели исповедь у него? Но тогда зачем ему Фердинанд? Нет, Ворон не знает ничего, он просто в очередной раз наслаждается игрой со смертью.
— Герцог Алва болен, — веско произнес сюзерен. — Мы позволяем ему сидеть.
Да, так и только так! На дерзость следует отвечать величием, и тогда дерзость погаснет.
— Рокэ Алва, — Краклу следовало быть тверже, — вы должны принести присягу.
— Должен? — Ворон даже головы не повернул. — Вам как обладателю огромного количества посвященных моей персоне бумаг следует знать, что у меня нет долгов.
— Хорошо, — председательствующий дернул плечом, — поставим вопрос иначе. Вы находитесь перед Высоким Судом. В него входят те, кто равен вам по происхождению, они и решат вашу судьбу, руководствуясь справедливостью и кодексом Доминика с позднейшими поправками. Вы можете правдиво отвечать на заданные вам вопросы и можете молчать. Присягните, что будете говорить правду и примете вынесенный приговор со смирением и спокойствием.
— Не вижу смысла. — Казалось, Алва сидит за карточным столом. — К тому же здесь собралось достаточно господ, присягавших то мышам, то кошкам, то собакам. Мне с ними не по пути.
Еще одно оскорбление, которое нельзя замечать. Как легко говорить с подлецом, когда на боку у него шпага, но что ответишь пленнику или свихнувшейся женщине?
Рука Кракла метнулась к венку и отпрянула, словно ожегшись.
— Если вы не прекратите оскорблять Правосудие и Закон, — пришел на помощь супрем, — вас лишат права говорить и осудят как «бессловесного».
— Охотно верю, — улыбнулся Ворон, — но тогда вам придется сменить декорации. Гальтарские кодексы запрещают заочный суд. Осуждать и миловать за глаза мог лишь анакс. Это на случай, если сочинители сегодняшней мистерии черпали вдохновение не в хрониках, а в великом Дидерихе. Кстати, клясться или не клясться и чем имено, подсудимый эорий решал сам.