Хлопнула дверь — кеп вошел, в шапке, в телогрейке, в тонких сапожках, как у кавказских плясунов. На палубе в таких не походишь, — но капитаны, бывает, неделями на палубу не выходят. В шапке у него решительный был вид, моряцкий, не скажешь, что лысина, как поднос. Первым делом он на эхолот поглядел, потом на компас. Нахмурился.
— Сколько он у тебя держит? Лодочными зигзагами он у тебя ходит.[42]
— А ну точней! — сказал третий. — Ты что, бухой?
Спорить тут бесполезно. Они лучше моего знают, что картушка на месте не стоит ни секунды. Держишь в общем и целом. Но поворчать полагается.
— Не ходи зигзагами, — кеп мне говорит.
— Я не хожу.
— Ты-то не ходишь, пароход ходит.
— Есть не ходить.
Слава Богу, эхолот заверещал опять. Оба туда кинулись.
— Можно бы и метнуть, — третий сказал.
— А глубина? Сейчас-то погода слабая, она, видишь, по дну идет. А к ночи — хрен знает, на сколько она поднимется. Снова вернулись в ходовую.
— Норвежец вон уже на порядке стоит, — третий заметил. — Спросить бы у него, на сколько забрасывали?
— Я те спрошу! Ты еще чего придумай.
— А что — не ответят?
— Не полагается, и все.
Норвежец был весь оранжевый, золотистый, с белоснежной рубкой. Под цвет бортов — шлюпки выкрашены и капы. На палубе, у лееров, стояли двое в черных блестящих роканах, смотрели, как мы проходим. Почему бы и не спросить у них? Я сам спрашивал, они всегда ответят. Надо только выйти на мостик, показать пальцем вниз, нарисовать вопросительный знак. И любой норвежец сразу на пальцах покажет, на сколько у них сети заглублены. Жалко им, что ли?
— Давай-ка сами проверим, — сказал кеп.
— Да неудобно, Николаич.
— Неудобно штаны надевать через голову.
Третий, по телеграфу, сбавил ход до малого и ушел к эхолоту. Справа по ходу качались на зыбях норвежские кухтыли, красная цепочка длиной с полмили. У них порядки покороче наших, да ведь и суда поменьше.
— Правее держи, — сказал кеп. — Пройдешь между кухтылями?
— Постараюсь.
— Не «постараюсь», а надо не задеть.
Всегда так делают на промыслах, если надо пройти через чужой порядок. Но я так думаю, норвежцы-то поняли, что мы их проверяем. Для чего же мы курс меняли? Те двое, что стояли на палубе, так весело переглянулись. Даже кеп смутился.
Эхолот пискнул и смолк. Это мы прошли над их сетями.
— Восемьдесят, — сказал третий.
— Ну вот видишь, — сказал кеп. — И спрашивать не надо. Норвежцы глядели на нас и скалились.
— Давай-ка полный, — сказал кеп.
Третий перевел ручку телеграфа. Но справа кто-то уже нас обгонял, быстренько, как стоячих. По синему борту бежали белые буквы. Третий их читал, шевелил губами: