"Маркони" к нам заглянул:
— Сень, со мной на базу? Аппаратуру надо поднести.
Я поглядел на Шурку.
— Вали, земеля. — Шурка разрешил. — Один управлюсь. Бритву мне там купи электрическую.
Мы полетели с «маркони». Когда внизу стоишь — не так себе все представляешь. Сетка идет долго-долго, и дух замирает, когда болтаешься между мачтами, а под тобою — крохотная палуба и кранец бьется между бортами, вот где страх-то — туда угодить. А когда взлетаешь над бортом плавбазы, ветер набрасывается, отдирает тебя от сетки, а вокруг — пустынное море.
Ухман поймал сетку, повел к палубе, и мы спрыгнули.
— Погуляй пока, — сказал «маркони». — Я Галку пойду искать.
— С аппаратурой — потом?
— Да еще, наверно, не починили. А твоей, если увижу, — сказать, что ты тут?
— Не надо.
— Как хочешь, а то могу. Через минут двадцать сюда приходи. Может, и починили. Да хотя я и один донесу. Там чепуха нести.
Я пошел искать лавочку, а заодно и базу поглядеть, я на этой ни разу еще не был.
Рыбный трюм был открыт, и там, на разных палубах, грузчики укладывали бочки с нашей рыбой. Вот она куда идет. Мы все говорим — трудней и опасней нашей работы, на СРТ, нету, но и тут тоже не санаторий. Строп уходит вниз и мотается в трюме, пока его с какой-нибудь палубы не притянут багром. Прорва такая, что в ней бы семиэтажный дом поместился. А если силы не хватит строп притянуть, да его поведет на волне, то ведь сорвешься — костей не соберешь.
Здесь же, над люком, рокотал конвейер, двигались по нему ящики с сельдью, — деликатесного, ящичного посола, — женщины черпали ковшиками из чана тузлук, подливали его в ящики. Да и не сразу поймешь, что это женщины, — они в сапогах, в роканах, в буксах, на головах у них шапки, и лаются не хуже мужиков.
Я спросил у одной, как мне найти лавочку.
— А вниз майнайся, на четвертую палубу, там спросишь.
— Спасибо.
— На здоровье. Закурить — дай.
Я вынул «беломор», она сунула рукавицы под мышку, понюхала руки и сморщилась.
— Ну к бесу, дай из твоих рук затянусь. А то в рыбе моешься, рыбой дышишь, дак рыбу еще и курить? Я раскурил, дал ей затянуться.
— Вот, спасибо, хороший. А то душа горела.
Так я и не понял — двадцать ей или сорок.
Я походил по шканцам,[53] знакомых не встретил, — а была такая надежда, и хотел уже вниз идти. И вдруг — я застыл. Как прилип к палубе. Кого же я тут увидел — Клавку Перевощикову!
Вот уж кого не ждал. Стояла она ко мне боком, — в тамбуре, за комингсом, — такая же, как тогда, в столовке: платьице серое с коротким рукавом, фартучек белый, кружево на голове, — а напротив какой-то комсоставский стоял, с двумя шевронами на рукаве, затраливал ее как будто. Я туда и сюда прошел мимо двери — Клавка все-таки или не Клавка? Сейчас я с ней разговор буду иметь, скажу ей пару ласковых, так чтоб не спутать.