— Помоги ему Бог, — сказал Васька. — Чего ж он, дурак, промышлял, в фиорде не спрятался?
— Вот не спрятался.
— А сколько ж все-таки ей идти? — спросил Митрохин. — Базе-то?
— Сколько, сколько! Семь верст — и все лесом.
— Опять ты за свое, — сказал Серега. — И что ты за пустырь, ей-Богу. Человек тебя спрашивает, потому что жизнь от этого зависит. Он у тебя любую глупость может спросить, а ты ему обязан ответить, понял?
Старпом кинул ложку:
— Ну что привязались? Пожрать нельзя. Подите все у кепа спросите.
— А тебе он не отвечает? — спросил Васька. Старпом, уже около двери, повернулся было огрызнуться-и застыл с раскрытым ртом. Толчок был еле слышный, только зазвякали миски. И «юноша», который спал на лавке, вздрогнул и проснулся:
— А? Куда идти?
— Никуда, — сказал Васька. — Теперь уж все. Оборвали трос…
Старпом бухнул дверью, побежал.
— Да он и ненадежный был, — сказал Серега. — Трос-то.
Наверху затопали, заорали, и мы только успели докурить, как послышалась тревога. Уже не водяная, а шлюпочная — длинный гудок, шесть коротких.
"Юноша" спросонья кинулся к двери — как был, в тельняшке, в берете, потом спохватился, стал напяливать малестинку.[58]
— Очухайся, — сказал Серега. — Так в шлюпку и сядешь? Рокан твой, вспомни, где. И телогрейка.
— А успею? Ребята, вы не спешите, я — мигом.
— Чего нам спешить, — сказал Васька Буров, — уж посидим перед дорогой.
Хотелось нам в последнем тепле еще побыть, побольше его захватить с собою, так вот и повод был — покуда «юноша» одевался, а кандей мешок собирал с аварийным питанием — галеты, консервы, сухофрукты. Вздумал еще термос взять с борщом, да мы отсоветовали: как его там похлебаешь — из ладоней, что ли.
Телогрейка у «юноши» ссохлась над плитой, теперь на груди не сходилась, а на рокане половины пуговиц не было, да хоть догадался он — посудным полотенцем опоясаться. Так, под белым кушаком с кистями, и пошел за нами на ростры.
Уже кто-то возился около шлюпки, человек пять или шесть, стаскивали с нее брезент. Старпом в рокане бегал вокруг них и орал:
— Не эту! Другую! Кто же наветренную вываливает? Надо — подветренную!..
Из-за шлюпки фигура высунулась, по голосу — дрифтер:
— Сам-то ты смыслишь — какая щас на ветру будет? Пароход-то — рыскает.
— Ты на колдунчик посмотри!
— Сам ты колдунчик. Уйди, без тебя тошно.
— Скородумов, я на тебя управу найду!
— Вот, найди сперва. А покамест я буду командовать.
Снежный заряд перестал, луна блеснула в сизых лохмотьях, и море открылось до горизонта — черные валы с оловянными гребнями. Ветром их разбивало в пылищу. Пароход обрывался вниз, катился по ледяному склону, и новый вал вырастал над мачтами. Не приведи Бог видеть такое море. Лучше не смотреть, а делать хоть какое-то дело, пока еще душа жива, хоть что-то в ней теплится.