— Ну… я застрахован на небольшую сумму. Это льгота, которую получают все работники диспансера лечебной физкультуры. А что? О чем, собственно, речь?
— Среди прочего я искал в твоем доме страховой полис твоей жены. Не нашел. Не нашел и аннулированных чеков на страховую премию.
Пытаясь как можно дольше разыгрывать карту недоумения, Младший протер лицо рукой, словно снимал с глаз паутину.
— Вы говорите, что побывали в моем доме?
— Ты знал, что твоя жена ведет дневник?
— Да, конечно. С десяти лет.
— А ты читал его?
— Разумеется, нет. — Это была абсолютная правда, поэтому Младший, отвечая на этот вопрос, посмел встретиться с детективом полным праведного негодования взглядом.
— Почему нет?
— Потому, что это нехорошо. Дневник — это глубоко личное. — Он предполагал, что для детектива нет ничего святого, но тем не менее удивился тому, что Ванадий задал этот вопрос.
Поднявшись с кресла и шагнув к кровати, детектив продолжал вертеть четвертак.
— Она была очень милой девушкой. Очень романтичной. Дневник набит рапсодиями о семейной жизни, о тебе. Она думала, что ты — самый лучший мужчина, с которым ей довелось встретиться, и идеальный муж.
Каин Младший почувствовал, будто в сердце вонзилась игла, такая тонкая, что оно продолжало сокращаться, словно игла особо и не мешала, но каждое сокращение отзывалось болью.
— Правда? Она так… написала?
— В некоторых абзацах она обращалась к богу, очень трогательно благодарила его за то, что благодаря ему ты появился в ее жизни.
И хотя Младший был начисто лишен суеверий, в которые, спасибо наивности и сентиментальности, верила Наоми, из его глаз брызнули слезы.
Его терзали угрызения совести. Как он мог заподозрить Наоми в том, что она отравила его сандвич с сыром или курагу. Она никогда не пошла бы против него, никогда бы не подняла на него руку. Дорогая Наоми с радостью умерла бы за него. Что она, собственно, и сделала.
Монетка перестала кружиться, зажатая между средним и безымянным пальцами. Детектив взял с ночного столика коробку с бумажными салфетками, предложил подозреваемому:
— Возьми.
Поскольку из вены правой руки по-прежнему торчала игла капельницы и поддерживающую шину никто не убирал, Младший потянулся за салфетками левой рукой.
Как только детектив поставил коробку на ночной столик, монета продолжила свое бесконечное вращение.
— Как я понимаю, ты действительно любил ее, пусть и по-своему, — заметил Ванадий, пока Младший сморкался и вытирал глаза.
— Любил ее? Разумеется, любил. Наоми была такой красивой, такой доброй… такой забавной. Самой лучшей… второй такой мне уже не найти.