Другими словами, касательно убийства мы достигли того же положения, какое существовало в XIX веке в случаях с мелкими кражами. Когда у присяжных не оставалось иного выбора, кроме как объявить виновным беднягу, стащившего предмет, оцененный в сорок шиллингов, говорили, что он не стоит больше тридцати девяти, и таким образом издевались над впавшим в анахронизм законом. Теперь, перед лицом дилеммы того же порядка, беднягу объявляют виновным, но невменяемым, хотя бы он и не был таковым, поскольку это единственный способ спасти ему жизнь.
Иногда присяжным удается таким образом спасти человека, иногда нет. Это во многом зависит от их смелости и от их решимости не считаться с советами придерживаться строгости, исходящими от судьи. Когда судья человечен, он «расширяет» правило. Вот уже пятьдесят лет тому назад один из величайших авторитетов в данной области писал, что в подобных обстоятельствах «судья должен строго придерживаться указаний закона, затем «расширить» смысл употребляемых в законе слов, пока человек, непривычный к употреблению юридического языка, не будет ошеломлен тем, какие искажения и уклонения претерпевают бедные слова, и не задаст себе вопроса, а так ли необходимо использовать этим способом язык, чье наиболее очевидное преимущество заключается в том, что он выражает все то, что говорящий хочет в него вложить».
Но если существуют человечные судьи, то есть и другие, придерживающиеся еще законов каменного века. Стрэффен был приговорен к смерти после того, как судье удалось убедить присяжных, что не следует считаться с тем фактом, что обвиняемый — юродивый; Бентли, девятнадцати лет от роду, неграмотный и умственно неполноценный, был повешен в следующем году; Ленчицкий, также умственно неполноценный, был повешен в том же году. Но в большом количестве других случаев и мужчины и женщины отправлялись в приют, хотя и были в здравом уме, поскольку в случае предумышленного убийства суровость закона противится любому смягчению наказания. Суждение, касающееся жизни и смерти человека, — самый торжественный акт, который только может предусмотреть закон. Но когда закон абсурден, оно превращается в игру в рулетку.
В этой бессмысленной и убийственной партии черные цифры, однако же, обладают преимуществом. Ведь задача, заключающаяся в «расширенном» толковании закона, чаще всего возлагается на призванных защитой психиатров. Мы видели, что на самом деле «правила М'Найтена» — акт недоверия судей к медикам. С тех пор в судилищах не прекращалась более или менее открытая война между судьями, защищавшими правила, и их оппонентами-врачами. И однако же, как замечает доктор Гобсон, «противостать судье — значит подчас сделать ставкой в игре человеческую жизнь». Он продолжает свое рассуждение типичным примером процесса, когда «допрос со стороны обвинения не представлял больших трудностей», но судья, резюмируя дебаты, дал понять, что психиатр некомпетентен и — более того — находится под чужим влиянием. Судья попросил присяжных объявить подсудимого виновным в предумышленном убийстве (речь шла о женщине, убившей собственного ребенка). Присяжные, проигнорировав доводы судьи, вынесли оправдательный вердикт. Но очевидно, что это было случайной удачей и пародией на правосудие.