Из громкоговорителя, расположенного у барной стойки, раздавались странные звуки в стиле стилпан.>[1] Она совершенно не интересовалась музыкой и не смогла бы отличить Свена Ингвара от Ника Кейва, но стилпан привлек ее внимание, и она невольно прислушалась. Трудно было представить себе, что кто-то сумеет настроить сковородку, и уж тем более казалось сомнительным, что какая-то кастрюля может издавать звуки музыки, которые не спутаешь ни с чем другим. Лисбет слушала как завороженная.
Внезапно что-то ее отвлекло, и она снова перевела взгляд на женщину, которой только что принесли бокал с напитком апельсинового цвета.
Конечно, Лисбет это не касалось. Просто она не могла понять, почему эта женщина остается в гостинице. Прошлой ночью в соседнем номере происходило нечто кошмарное. Оттуда доносился плач, сдавленные взволнованные голоса и временами что-то похожее на звук пощечины. Раздавал пощечины мужчина лет сорока с лишним, с темными, гладко зачесанными волосами с невиданным в нынешнее время пробором посередине, — как полагала Лисбет, муж постоялицы. Судя по всему, в Гренаду он приехал по делам. Что это были за дела, Лисбет не имела ни малейшего представления, но каждое утро постоялец приходил в бар пить кофе в пиджаке и при галстуке, после чего, взяв портфель, садился в ожидавшее у двери такси.
В гостиницу он возвращался под вечер, когда его жена купалась в бассейне, и усаживался с ней на террасе. Обычно они обедали вдвоем, проводя время в тихой и, казалось бы, задушевной беседе. Женщина часто выпивала лишнего, однако не переходила границ приличия и не доставляла неприятностей окружающим.
Скандалы в соседнем номере случались регулярно и начинались между десятью и одиннадцатью часами вечера, как раз когда Лисбет укладывалась в кровать с книгой о тайнах математики. О злостном рукоприкладстве речи не шло. Насколько Лисбет могла оценить, за стеной происходила привычная и занудная перебранка. Прошлой ночью Лисбет не сдержала любопытства и вышла на балкон, чтобы через приотворенную дверь послушать, о чем идет спор между супругами. Битый час муж ходил из угла в угол, называя себя жалким типом, который не заслуживает ее любви, и на все лады твердил, что она, конечно же, должна считать его обманщиком. И жена каждый раз говорила ему, что вовсе так не считает, и как могла старалась его успокоить, но он настаивал на своем, пока она не сдалась под его натиском и не подтвердила, как он требовал: «Да, ты обманщик». Достигнув цели, он тотчас же воспользовался ее вынужденным признанием, чтобы перейти в наступление, и обрушился на нее с упреками в безнравственности и дурном поведении, в том числе обозвал жену шлюхой. В отношении себя Лисбет такого бы не спустила, однако она тут была ни при чем и потому не могла решить, как ей отнестись к случившемуся и следует ли что-либо предпринимать.