Саша со своего безопасного места увидел, как Зорька развернулась, вздыбилась мощно на задних ногах. Обрушивая с себя сверкающую на солнце воду, она с висящим на гриве мальчиком вымахнула на лед. Она проломила припайную кромку, опять прыгнула и вот уже, хромая и волоча за собой вожжи, выбежала на берег.
Митя скатился на снег, кинулся Зорьку осматривать. Дышала лошадь тяжело, шумно, израненные ноги дрожали. Вода капала с длинного хвоста, с гривы, под круглым животом нелепо висела кожаная седёлка.
— Прости меня, Зоренька, прости… — опять было горестно замотал головой Митя, да тут подскочил Саша, подал валенки, пальто, сказал:
— Оденься.
Потом бодрым голосом добавил:
— Вот видишь! За Филатычем можно было и не посылать. Если бы не послали, ничего бы никто и не узнал. Все было бы — о'кэй!
— Да уж… Ф-фиг бы «о'кэй»… Ф-фиг бы не узнал… — едва отвечал, едва выговаривал Митя, его самого трясло не меньше Зорьки.
А Филатыч был уже близехонько. До смерти перепуганный Егорушкой, который ворвался в школьную столярку и не своим голосом завопил: «Зорька тонет! Зорька тонет! Одну дугу видно!», старик только и успел, что накинуть полушубок да схватить у школьной поленницы длинную жердь, и так вот без шапки, и бежал с этой жердью по дороге.
Старик бежал не быстро, ему не хватало воздуха. А Егорушка трусил рядом, все наговаривал:
— Митя не хотел, а Сашка сказал: «Поехали!» Митя не хотел, а Сашка сказал: «О'кэй!»
Филатыч на Егорушкины ябедные слова не отзывался, не мог. Только, выбежав из леса в приболотную долинку и увидев на берегу распряженную лошадь, сказал не то с облегчением, не то с испугом:
— Ох!
Но ходу и тут старик не убавил. А как бежал, приседая на ослабших ногах, так на той же медленной скорости и подбежал к лошади.
На мальчиков он сначала и не взглянул. Он мигом оглядел мокрую Зорьку, кинул ей на спину свой полушубок, а потом наклонился и увидел ее сбитые, сочащиеся кровью ноги.
Увидел, побагровел, шея и лицо стали у него почти такими же красными, как его распоясанная рубаха, и он медведем пошел на мальчиков.
— Ах-х вы… — занес он высоко руку, и Митя покорно сжался, а Саша побледнел, отпрыгнул, закинул назад голову и, словно отодвигая от себя старика выгнутыми ладонями, замахал ими, забормотал:
— Но, но, но… Вы не очень! Мы ведь не нарочно.
— Ах, не нарошно! Ах, не нарошно! — дважды проревел Филатыч, и опустил руку, и кинулся к Зорьке, отстегнул вожжи, сложил их втрое, вчетверо — и вытянул Сашу пониже спины.
— Вы что! — взвизгнул Саша и, держась ладонями за то место, отбежал, закричал: — Драться, да? Драться? Не имеете права! Я отцу напишу! Он вам покажет! Он — фронтовик, моряк, а вы…