— Нет, святой отец. Я не совершала ничего, в чём не могла бы публично признаться.
— Так Вы невестка достопочтимой баронессы? — предпочёл сменить тему Фарден.
— Да. — Эмма Форрестер задумалась и, покраснев, спросила: — Святой отец, могу ли я обратиться к Вам с одной просьбой?
— Безусловно. — Ему было интересно, о чём его попросит эта скромная молодая женщина, не пожелавшая при первой встрече раскрыть своего имени.
— Видите ли, у меня двое сыновей… Один из них по желанию свёкра должен стать защитником веры Христовой, а другого я хотела бы посвятить Богу. Не могли бы Вы стать его наставником и обучить его Катехизису?
— Так у Вас двое детей… — смущённо пробормотал молодой священник.
— Трое, — поправила его Эмма. — Так могу ли я надеяться?
— Я думаю, разумнее было бы, если отец Джозеф займется воспитанием Вашего сына.
— Он недостаточно строг с ним. Вы же знаете, отец Джозеф слишком добр к детям.
— Хорошо, я займусь обучением Вашего сына. Думаю, я сам буду приезжать к нему.
— Если это Вас не затруднит. Уитни послушный мальчик и не доставит Вам хлопот, — поспешила добавить она.
— Могу ли я взглянуть на него сегодня? — Бертран вдруг поймал себя на том, что ему не хочется расставаться с этой женщиной.
Она ответила утвердительно, и их мулы поехали рядом. Медленно, как и положено степенной вдове и священнику. В прочем, приходскому священнику пристало ездить на осле, но не Бертрану Фардену. Мула, уже после получения прихода, подарил ему брат, заверив, что это место — всего лишь начало карьеры Бертрана, для которого, если получится, он хотел выхлопотать место епископа.
Эмма Форрестер… Так вот какая она, несчастная вдова, которую, как он думал по приезде, ему придётся утешать и наставлять в вере. Но она не нуждалась в утешении и, как он смог убедиться, сама утешала других. Она ещё молода, ещё полна жизненных сил, и, быть может, именно ему предстоит снова соединить её узами брака. Да пошлёт Господь ей счастья!
* * *
— Джуди, я так больше не могу! Я сойду с ума! — простонала Жанна. — Даже исповедь не помогает. А, помниться, мне было так хорошо, так светло на душе после исповеди… Ах, Джуди, я буду гореть в Аду!
— Успокойтесь, госпожа. Даже если барон Вас выпустит, всё равно Вы со своим баннеретом не свидитесь. — Джуди, не поворачивая головы, перетряхивала тюфяк и придавала форму подушкам. Ахи и охи госпожи были ничем по сравнению с той адовой работой, которую ей предстояло проделать, чтобы привести господские покои в порядок.
— И ты против меня!
— Что Вы, госпожа, вот Вам крест, всей душой за Вас радею!