— Ну, что стоишь, садись!
Второй раз повторять не потребовалось: Джуди уже заняла своё место.
Возле горбатого моста через медлительную сонную речку с истоптанными скотиной берегами кавалькаду снова остановили.
— Эти поездки — сущее разорение! — пробормотала Жанна.
Но окружившие их всадники оказались не сборщиками налогов, а разбойниками. Принадлежность к сему старинному ремеслу они подтвердили метким ударом, стоившим жизни капитану охраны баронессы. Намерения у них были самые серьёзные.
Отряд тут же перегруппировался, заняв оборону вокруг повозки.
— Мне так страшно, так страшно, госпожа! — Джуди сжалась в комок, закрыв лицо руками.
Жанна, белая от страха, боялась пошевелиться. Надвинув на лицо капюшон, она молилась.
Неопределенность ожидания была прервана голосом Питера, принявшего руководство обороной и контратакой на себя:
— Всё в порядке, госпожа, путь свободен! Но нам необходимо сделать привал, чтобы перевязать раненых.
— Раненых? — пролепетала баронесса. Преодолев страх, она выглянула из повозки и увидела, как слуги осторожно поднимают с земли тела убитых товарищей и привязывают их поверх тюков. Убитых было трое; ещё двое, сидевшие на земле, выглядели неважно.
— Нужно священника? — Жанна вопросительно посмотрела на Питера. — Ведь нельзя же без отпевания…
— Не беспокойтесь, я обо всём позабочусь, — заверил он. — Вам не о чем больше беспокоиться, госпожа.
Поредевшая кавалькада медленно тронулась в путь. Ей пришлось свернуть с намеченного пути в ближайшую деревушку, распластавшуюся вокруг старой церкви, над починкой кровли которой трудилась артель плотников.
— Пахнет свиньями! — пробормотала Жанна.
Она высунула руку и пальцем поманила Питера:
— Кажется, тут есть церковь? Тогда переговорите со священником; пусть он сделает всё, как положено. Много ему не давайте.
Жанне чего-то хотелось, но чего, она никак не могла понять. И тут её озарило — сейчас же время обеда!
— Джуди, — она локтем толкнула служанку в бок, — вылезай, лентяйка, и принеси мне чего-нибудь съестного, только горячего! Поторапливайся!
Джуди спустила ноги на пыльную дорогу. Она ума не могла приложить, чего точно от неё хочет госпожа, поэтому решила сначала поесть сама, а потом заняться обедом баронессы. Желудок у неё не был изнежен каждодневным рациональным питанием, поэтому запах подгорелой чечевицы показался ей божественным, и она решила воспользоваться гостеприимством одной из деревенских семей.
Люди баронессы разбрелись, охранять её осталось трое. Разморённые солнцем, утомлённые стычкой у моста, они прикорнули в тени церкви, убаюканные звуками доносившейся оттуда поминальной службы.