— А как Вы думаете? — резко ответил граф.
— Я не понимаю Вас…
— Я всё видел, — глухо проговорил Роланд. — Там, у реки, я видел Вас и этого баннерета.
Ему было так же тяжело это сказать, как ей окончательно убедиться в том, что он всё знает.
Жанна вздрогнула и быстро перекрестилась на распятие.
— Что, просите защиты у Бога или пытаетесь доказать мне, что в ту ночь я был слеп?! — Граф еле сдерживал себя. — Конечно, долг невесты состоит в том, чтобы изменять жениху с первым встречным!
Лицо его побагровело, а брови сошлись в одну сплошную линию.
— Граф, граф, умоляю Вас! — Она закрыла лицо руками. — Я, я…
— Что Вы? Забыли обо мне, своей клятве, думали, что я умер? Признайтесь, Вам бы очень этого хотелось! — Он подошёл к ней вплотную и ухватил за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза. Граф сжал его так сильно, что ей показалось, что он сломает ей челюсть.
— Нет, вовсе нет! — Она закрыла лицо руками, каждое мгновение ожидая удара. Почему он медлит, чего ещё он ждёт?
— Не лгите, я Вас слишком хорошо знаю! — Норинстан отпустил её подбородок и отошёл, со злости пнув ногой стену. — Если бы Бог внял Вашим мольбам, я бы не вернулся сюда. Узнав о моей смерти, Вы бы не плакали и на следующий же день тайком вышли бы баннерета. Ну же, признайтесь, что я прав! Или Вы настолько малодушны…
— Граф, умоляю, не думайте обо мне так плохо!
— А как же мне о Вас думать? — взвился он, побледнев, и метнулся к ней. — Вы встречались ночью с мужчиной — и после этого хотите, чтобы я считал Вас добропорядочной девушкой? И девушкой ли?
— Граф, я невинна, клянусь всеми святыми, я невинна! — в отчаянье прошептала Жанна.
— Почём мне знать? Я разорву помолвку, но Вы от этого не выгадаете. Вся округа, нет, всё графство узнает о том, что Вы шлюха! — Он рывком поднял её с сундука и отшвырнул к стене; она чудом устояла на ногах.
— Но между нами ничего не было, Вы же видели…
— И Вы ещё смеете отпираться?! — Не выдержав, Норинстан ударил её по лицу. — Трусливая тварь, имейте хотя бы смелость признаться в своём грехе!
Баронесса всхлипнула, утёрла рукавом разбитую губу и подползла к распятию. Она пыталась молиться, но не могла: губы отказывались ей подчиняться. Её мучило чувство вины. Её вымажут дёгтем, былые знакомые будут плевать ей в лицо… Странно, что он несильно её ударил. Ничего, ещё ударит и не раз, изобьёт до полусмерти и в глазах правосудия будет прав. А не он, так отец, и это будет еще хуже: отец убьёт её. Если граф обо всем рассказал ему, то этот вечер вполне может оказаться последним в её жизни.
Нет, она не хотела причинить ни ему, ни себе боль, она даже никогда не думала о том, что её нежная привязанность к баннерету Леменору может настолько ранить графа. А теперь он стоял перед ней, бледный, с перекошенным то ли от гнева, то ли от боли лицом, и не сводил с неё нервного воспалённого взгляда.