Необходимо было перехватывать инициативу. Не мог же он, полковник, быть ведомым у него, заключённого.
Меня, конечно, не слухи интересуют. Заключённые и конвоиры были свидетелями того, как ты разговаривал с Хромым. У них сложилось впечатление, что ты знал о смерти Хромого.
Да знал.
Но врач сказал, что этого никто знать не мог.
Царь ничего не отвечал, а ещё чего-то ждал от полковника.
Врач сказал, что это мог знать только один Бог, — уточнил полковник.
Врач сказал вам истинную правду, — подтвердил Дима.
Но меня интересует, откуда это узнал ты?
От того, кто знал ещё.
Но больше никто не знал.
Вы только что сказали, что знал Бог.
Полковник рассмеялся.
Может быть, ты знаешь, как умру я?
Знаю.
Откуда?
Не знаю. Просто мне это дано.
Полковник хотел спросить кем, но не посмел.
И давно это у тебя?
Недавно. Впервые это произошло, когда Хромого на этап уводили.
В таком случае, не сочти за труд, расскажи мою судьбу.
Чёрные глаза Димы, не моргая, смотрели на грудь полковника. Начальник тюрьмы почувствовал жгучую боль в груди, как будто с неё сдирали кожу. Руки полковника судорожно расстегнули мундир и начали ощупывать грудь. Потом он вытащил руки и стал их осматривать, ожидая увидеть их залитыми кровью. Однако руки были чистые. Но по лицу полковника было видно, что кровь он всё-таки увидел. Лицо его исказилось от ужаса. Он ощутил, как редкие волосы на голове вставали дыбом.
А вам это надо? — тихо спросил Дима.
Димин вопрос, как спасательный круг, кинутый утопающему в самый последний момент, вывел полковника из кошмарного состояния, в котором он оказался неизвестно почему. Он хотел спросить заключённого: 'что это было?', но язык, словно деревянный, не мог пошевелиться. Наконец, полковник взял себя в руки и еле-еле выдавил:
Нет. Пусть всё остаётся, как есть.
Дима, не говоря ни слова, встал и ушёл. После ухода Царя, полковник ещё долго сидел в своём кабинете и не мог прийти в себя. Он трогал мокрой ладонью свою голову и проверял: легли ли волосы на место, или продолжали стоять дыбом. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы прапорщик не вошёл в кабинет.
Разрешите войти? — вывел из прострации полковника прапорщик.
Ты уже вошёл. Что у тебя?
У меня ничего. Я относительно Царя.
Какого царя?
Нашего, какого же ещё?
И, что ты хочешь с ним сделать?
Я? — опешил прапорщик. — Вы же сами приказали…
Что я приказывал? Ничего я тебе не приказывал. И, вообще, отстаньте вы от него. Хочет сидеть — пусть сидит.
Можно подумать, от его хотенья что-то зависит, — усмехнулся прапорщик.