Опасаясь растерять свою храбрость, она затараторила:
— Я хочу, чтобы моего отца не увозили в Лондон. Вы должны встретиться с моим братом и дать ему шанс возместить причиненный вам ущерб. Вы заберете нашу землю только в качестве лорда-господина, и вы не выгоните живущих на ней людей.
Бренна негодовала: ее семья не заслужила то, что она делает ради них. Но она не может допустить, чтобы они пострадали.
С замиранием сердца она наблюдала затем, как Монтгомери, сдвинув брови, смотрел то на ее грудь, то на лицо. Она уже попросила, чтобы не трогали ее сестер, чтобы отца не увозили в Лондон, чтобы они могли остаться здесь. Это уже было бы почти невозможным благодеянием. Но она рискнула и добавила с отчаянием в голосе:
— И я хочу, чтобы вы вернули мне мои кисти и краски.
Рука Монтгомери впилась ей в плечо.
Пока он, очевидно, решал, что ему делать дальше, ее сердце стучало так, что ей казалось, что оно может выскочить из груди.
Смутившись, что разыгрывает роль дешевой проститутки, Бренна прикрыла платьем грудь и сердито посмотрела на него, хотя в общем-то ей было все равно.
Он схватил ее за плечи, поставил на ноги и медленно повернул. Его тело излучало тепло.
Сердце Бренны ухнуло. Победа была так близка.
— Что вы делаете?
— Рассматриваю свою награду.
— Вы это уже делали, — выпалила она.
— Нет. Тогда я проверял, нет ли оружия. Но ты подсластила свою пилюлю, и я хотел бы подсластить свою.
Она молчала, не зная, что сказать.
— Значит, суть наших переговоров в том, — сказал он, поворачивая ее то в одну сторону, то в другую, — чтобы я оставался лишь лордом-господином, а не собственником, чтобы я пожалел твоих сестер, не отсылал в Лондон твоего отца и поговорил бы с твоим братом.
— Д-да. — Ее щеки пылали. Его запах щекотал ей ноздри. Он почему-то напоминал ей о соленых брызгах океана и морских приключениях. Чушь какая-то. — И отдали мои краски и кисти, чтобы я могла продолжить свои занятия живописью.
Она ждала, согласится ли он на ее условия. Прошла минута. Потом другая.
— Если я разрешу тебе писать, мою пилюлю придется подсластить еще больше. Ведь живопись будет отнимать время у домашних забот.
Если бы Бренна могла его пнуть, то обязательно сделала бы это. Внутри ее все горело от разочарования. Ей хотелось двигаться, суетиться, спрашивать у него, какого черта ему надо. Но эти действия могли бы повернуть вспять тонкую струйку власти, которая уже текла в ее сторону.
— А взамен, — продолжал Джеймс, — ты поклянешься, что никогда не поднимешь руку ни на меня, ни на одного из моих людей. Вдобавок ты будешь обо мне заботиться, позволишь безраздельно властвовать над твоим телом и будешь покорно мне служить. И родишь мне наследников.