— Послушайте, молодой человек, зачем устраивать споры о том, что можно, а что нельзя. Мы можем всё выяснить и без вашей помощи. Но хотелось бы урегулировать вопрос без лишней, так сказать, крови. Давайте разберёмся как деловые люди.
— Не понял. Что значит разберёмся?
— Ну что тут непонятного?! Необходимо, чтобы ничего не было.
Вот это он сказанул! Словарный запас слабоват. Необходимо, чтобы ничего не было. Но я-то всё понял.
— Вряд ли. Они совершили грабёж.
— И заявление есть?
Так, всё ясно. Мишу уже навестили. И всё, что нужно, с него стрясли. Так что врать не имеет смысла.
— Вы можете прийти завтра? Я не могу сейчас определённо сказать — будет ли заявление по грабежу или нет. Но у Романова изъят нож и необходимо провести экспертизу — является ли он холодным оружием или нет. А это можно сделать только завтра, потому что у экспертов рабочий день закончен.
— Заявы не будет, — рявкнул Захаров.
— Этого утверждать нельзя.
— Ну хорошо, у Романова нож, а у остальных?
— Остальные плохо себя вели, мелко, так сказать, хулиганили, а потому завтра поедут в суд, а оттуда — суток на пятнадцать.
— Они извинятся. Я их сам накажу.
— Да стоит ли беспокоиться из-за этих дурачков? Отсидят да выйдут.
Гости переглянулись.
— Во сколько можно завтра подойти?
— Я думаю, часиков в одиннадцать всё будет ясно, — ответил я.
— Хорошо, мы подойдём.
— Всего доброго.
Адвокат вышел первым. Захар немного замешкался на пороге.
— Послушай, Ларин. Может не будем тут спектакль разыгрывать? Ты же всё понимаешь. Вы всё равно проиграете. Что тебе надо? Сколько?
— Завтра приходите, в одиннадцать, — напомнил я как можно более вежливым тоном.
Захар вышел. Слава Богу. Я выдохнул и откинулся на стуле. Только сейчас я услышал противное шипение. Вода в банке выкипела, кипятильник угрожал расплавиться. Я протянул руки к розетке и только тут заметил, что пальцы мои трясутся мелкой дрожью. Мне было страшно.
Попив кофе и немного успокоившись, я задумался. Романов, похоже, личность из особо приближённых. Стал бы Захар за всякой шелупонью сам приезжать. Прислал бы одного адвоката.
Я выглянул в окно. Метрах в трёхстах от отделения припарковались две «иномарки» с тонированными стёклами. Ага, наблюдателей поставили. Так, на всякий случай, не помешает. Ладно, пускай стоят. Однако что же делать? Придётся сегодня опознание проводить, скорей всего, ночью и наверняка одному, потому что следователь дежурный ни в какую больницу не поедет. Это большой минус. Я не в том смысле, что не поедет, а в том, что в суде к следственным действиям, проведённым операми, относятся крайне недоверчиво. Одно дело, когда опознание проводит следователь, и совсем другое — когда опер. Почему? Да потому, что следователю всё равно — опознают, не опознают, его раскрываемость не волнует. Ему даже лучше, чтобы не опознали — работы меньше. Стало быть, следователь — лицо незаинтересованное. А у опера есть интерес — ему надо, чтобы опознали. Надо! А значит никаких гарантий, что он где-нибудь не смухлюет. Крутая система. Рассчитана не на порядочных людей, а наоборот. На каких-то шулеров и жуликов.