– Ты про остров?
– Я про мир. – Вернер улыбнулся криво. – Ты сейчас меня не слышишь. Потому что далек, как и он.
– Тебе нужно поспать. И все пройдет.
– Ничего не пройдет. И ты это знаешь, Дрон. Ничего.
Вернер кивнул сам себе и пошел дальше сквозь толпу. А я спустился к пустынному пляжу и побрел по песку к самому его краю, туда, где сиял огнями городок аттракционов.
– «Это удивительный был аттракцион... Так еще никто не шутил, лишь я, не он...»
Карусель, комната смеха и лабиринт располагались чуть в стороне. Карусель кружилась, блистая иллюминацией; на бледных кониках было всего двое или трое катающихся.
– «Манит, манит, манит карусель в путешествие по замкнутому кругу...»
– Привет, Дрон, – услышал я за спиной. – Я тебя, признаться, давно ожидал.
Тупое рыло глушителя уперлось между лопаток.
– А встречаешь неласково.
– Разве? Ты, никак, решил посмеяться?
– Нет. Пошутить.
– Над собой? На это не все способны.
– Но ведь ты мне поможешь, Фрэнк?
– Ты действительно этого хочешь?
– Да.
– Проходи. Дверь не заперта. И давай без рискованных трюков: у меня в этом больше опыта.
– Думаешь?..
– Уверен.
Собственно, можно было бы попытаться прямо сейчас разобраться с этим клоуном... Мешали два обстоятельства. Во-первых, он действительно мог выстрелить. Во-вторых, мне нужно было с ним поговорить. Благожелательно или не очень, но поговорить.
Брайт произнес жестко, продолжая вдавливать ствол пистолета мне в спину:
– Пять шагов вперед! Только по прямой! Не оборачиваться! Пошел!
Я шагнул в темноту лабиринта. Дверь за мной закрылась, я услышал щелчок замка. Постепенно появился мерцающий сиреневый свет. Управляемый невидимым дирижером, он перетекал в синий, зеленый, желтый, оранжевый...
А потом – свет стал галогенным, нестерпимо ярким, слепящим, а вокруг – были зеркала и зеркала, и не было ни входа, ни выхода, и моя странная фигура застыла в окружении себе подобных... Или – это я был подобен одной из них?
– А ты смелый человечек, Дронов, – услышал я из скрытых динамиков булькающий смех Фрэнка Брайта. – Значит, ты пришел шутить?
– Если получится.
– Зеркала не станешь крушить?
– Какой смысл?
– Никакого. Стекла пуленепробиваемые. Даром что зеркальные. Поговорим? С глазу на глаз?
– Я тебя не вижу.
– Ты видишь себя. Везде. Что может быть приятнее?
Я промолчал. А в голове крутилась почти забытая песенная строчка: «Я шут, я арлекин, я – просто смех... Без имени и, в общем, без судьбы...» И еще – было ощущение, что мой недавний сон словно материализовался, или, напротив, все происходящее сейчас – сон, и я его уже видел, но он навязчиво повторяется, и я, как это бывает почти всегда со снами, забыл в нем самое важное...