Чувство вины, словно нож, пронзило сердце Полетт. Если бы не она, Франко Беллини никогда не появился бы в их жизни. Если бы не она, фирма до сих пор принадлежала бы ее отцу. Если бы не она, Рональд не опасался бы сейчас возможности быть привлеченным к суду по обвинению в растрате. Все внутри у Полетт сжалось, и ее охватило такое отвращение к человеку, с которым она вынуждена была вести телефонный разговор, что ее чуть не затошнило.
– Папа собирается вернуть деньги… Если бы не ревизия, то ты бы ничего и не узнал! – вскричала она, чуть не плача.
– А как ты думаешь, зачем я устраиваю неожиданные ревизии в филиалах фирмы? – мягко осведомился Франко. – Служащих, вроде твоего отца, порой охватывает такая алчность, что их удается схватить за руку в тот момент, когда они запускают пальцы в кассу.
Полетт задрожала от негодования, сердце ее готово было выскочить из груди.
– Это не жадность… он был в отчаянии!
– Я бы хотел встретиться с тобой сегодня вечером. Я остановился в «Ред Холле». Уверен, что тебе не нужно напоминать, в каком номере. В девятом, – уточнил он тем не менее. – Буду ждать тебя час и еще одну минуту, не больше. Если ты не придешь, другого шанса не будет, белла донна.
Ошеломленная местом, которое он избрал для встречи, и взбешенная заключающимся в его словах сарказмом, Полетт крикнула, задыхаясь:
– Не трать зря времени! Скорее ты окажешься в аду, чем я переступлю порог этого гнусного отеля!
– Наверное, любопытно было глядеть, как ты ковыляла тогда в одной туфельке, – с издевкой произнес Франко. – Горничная нашла вторую под кроватью. Я ее до сих пор храню. Золушкина туфелька…
– Пошел бы ты… – процедила она в трубку.
– И насколько мне помнится, ты чуть не потеряла тогда что-то гораздо более интимное, – продолжал Франко задумчиво.
Покраснев до корней волос, Полетт швырнула трубку, прежде чем он успел напомнить ей об отвратительной, непростительной слабости, которая охватила ее в тот день. Нет, меньше всего хотелось ей вспоминать сейчас о случившемся тогда, шесть лет назад, в этом дурацком отеле.
Хватит! – захотелось крикнуть ей. Хватит. Но, конечно, она не стала кричать. Полетт было противно терять над собой контроль. Она выросла, чуть ли не каждый день рыдая у закрытых дверей спальни своих родителей, затыкая уши, чтобы не слышать, как мать орет на ее бедного отца. И она поклялась, что будет совершенно другой, что станет подавлять собственную вспыльчивость всеми своими силами. Она будет доброй, сильной и беспристрастной. И если она не станет поддаваться подобным страстям, то и ее никто не сможет обидеть.