Началась перекличка.
Эсэсовец, держа на куске картона списки, обходил шеренги, выкликал номера узников, сверял фамилии… Против многих номеров зачернели крестики: умер… умер… умер…
– 77606,- вызвал эсэсовец и упер острие карандаша в этот номер.
– Узник 77606 здесь! – отозвался мальчик в робе не по росту.
Эсэсовец подошел ближе.
– Год рождения?
– 1935, – ответил мальчик и, мешая польские и немецкие слова, обратился к эсэсовцу:
– Мой папа умирает. Его надо в ревир!
– Найдем место и для тебя, и для твоего папы, – деловито ответил эсэсовец и ткнул карандашом в красный треугольник на робе мальчика.
– Да, я – политический… Очень прошу – папу в ревир… Но эсэсовец уже не слушал его. Он выкликнул номер следующего узника, а карандаш его, между тем, подчеркнул строчку, на которой стояло:
«№ 77606. Фелига Марцель. 1935 год рождения. Участник Варшавского восстания».
Умей слышать и громкое и молчаливое горе…
В. Сухомлинский.
Холодный мрак медленно сползал с окрестных холмов, затянутых пеленой тумана. Небо, до тех пор напоминавшее казенное одеяло, прояснялось. Открывая голубые полыньи, неторопливо плыли облака, подгоняемые ветерком.
Гулял ветерок и над городком бараков. Тепло и мягко обволакивал он одетых в полосатое тряпье людей, прижимавшихся к дощатым строениям, навевал сладкую дрему, уводил от тяжелых дум.
Каким только ни бывает ветер! Как похожи его повадки на человечьи!… Он может быть откровенным и злым как норд, тихим, но коварным как альпийский фен, вселяющий непонятную вялость и меланхолию. Коршуном налетает он на землю и мрачно завывает метелью. Немилосерден иссушающий «афганец». Будоражит и взвинчивает нервы – сирокко. Страшные бедствия несут тайфуны, почему-то называемые нежными женскими именами…
Согнанные сюда люди были далеки от размышлений о многоликой природе ветра… Пронумерованным клеймом татуировки хотелось одного: пусть ворвется сюда ураган и сметет эти вросшие в землю бараки, прорвет ржавую паутину проволоки в бородавках колючек, унесет прочь приторный дух тлена и крови…
Ветерок, робко пробившийся к людям, был добрым, ласковым и хотелось доверить ему пережитое, чтобы донес он горькую повесть до далеких родных мест…
Будто магнитом притягивал бескрайний океан неба. Люди подымали к нему глаза, но безразлично следили за игрой облаков. От этой неподвижности и упрямо устремленных в небо глаз люди походили на слепых.
Над людьми висело небо, страх и… тишина. Гнетущая тишина тревожного ожидания. Случайно вырвавшийся стон, даже негромко сказанное ребенком слово током пронизывало всех, заставляло вздрагивать, оглядываться.