Бомба упала на палубу в метре позади мостика. Моряки несколько секунд стояли, словно парализованные. Командир был в ярости. Он с радостью расстрелял бы всех вахтенных сигнальщиков на месте. Он трясся от гнева, и его лицо было таким красным, что подводники испугались, как бы его не хватил удар. Когда он наконец немного успокоился и обрел дар речи, процедил сквозь стиснутые зубы:
— Выбросьте ее за борт, — и повернулся к бомбе спиной, словно ее не существовало.
Она оцарапала ограждение рубки со стороны кормы, пробила деревянный настил палубы и оставила вмятину в прочном корпусе. При контакте с ограждением ее слегка развернуло; она воткнулась в палубу детонатором вверх. Открутить его и дезактивировать бомбу оказалось делом нетрудным, зато морякам пришлось изрядно попотеть, прежде чем они сумели сбросить ее за борт. Руководил этой операцией инженер-механик. С помощью импровизированных талей и двух ломиков моряки за пятнадцать минут избавились от бомбы. А в это время вторая вахта стояла у зенитных орудий на тот случай, если самолет прилетит вновь.
Командир дал приказ погружаться. Он велел инженеру опуститься до глубины 80 метров. Обычно на такую глубину опускались только тогда, когда на лодку сбрасывали глубинные бомбы. Подводники потом решили, что Лютке ушел на эту глубину, чтобы устроить им разнос без свидетелей на той территории, где он был, так сказать, некоронованным королем.
Командир уселся в кают-компании. Перед ним выстроились четыре моряка первой вахты. Двери были закрыты.
— В чьем секторе появился самолет?
— В моем, господин капитан-лейтенант, — ответил старпом.
— Пеленг?
— Тридцать градусов, господин капитан-лейтенант.
— Кормовые сигнальщики свободны.
Два моряка покинули кают-компанию.
— У меня к вам один вопрос, Витгенберг. Утвердительный ответ упростит дальнейшую процедуру. Вы спали?
— Господин капитан-лейтенант, убедительно прошу вас взять назад свой вопрос.
— Это еще почему?
— Потому что я расцениваю его как оскорбление.
— А мне глубоко безразлично, как вы его расцениваете. Я жду ответа.
— Тогда я убедительно прошу вас передать мое дело в трибунал и…
— Не беспокойтесь, трибунал от вас никуда не уйдет. Можете рассматривать наш разговор как предварительное слушание. А теперь я вас в последний раз спрашиваю: вы спали? Да или нет?
— Нет.
— Тогда объясните мне, почему пропустили самолет?
— Я не могу этого объяснить, господин капитан-лейтенант.
До этого момента Лютке задавал вопросы обычным, слегка презрительным тоном, словно этот разговор был простой формальностью, и старпом испытывал его терпение. Он был уверен, что виноваты во всем вахтенные. Мягко, осторожно, как будто ожидая, когда противник попадет в ловушку, он спросил: