Пока Тайхман учился в школе для подводников, лодка Лютке совершила восьмидесятидневный поход в Северную Атлантику. Она подверглась сорока двум атакам с воздуха, прорывалась сквозь туман, лед и зимние штормы ураганной силы. И все еще оставалась на плаву.
Тайхман стоял на мостике, когда лодка тихо выходила из укрытия для подлодок на электромоторах, работающих в треть мощности. Выйдя из внутренней акватории, она сделала разворот. Шел дождь, дул порывистый ветер, и пустой пирс выглядел так, будто его чисто вымыли. Из-за частых авианалетов за пределами укрытия никого не было. Он вдруг почувствовал всю абсурдность такой войны. Из каждых пяти субмарин домой не возвращались три или четыре, не потопив при этом ни единого вражеского корабля. А те, что возвращались, сразу же вновь выходили в поход. Лодка Лютке шла в сопровождении двух других; офицеры на прощание помахали друг другу, надеясь, что и на этот раз не вернется кто-нибудь другой. Такое нечеловеческое упрямство породило в душе Тайхмана горькое чувство. Это не было страхом смерти, которому, впрочем, подвержены все, — это было осознание бессмысленности такой гибели. «Нет ни одной страны в мире, — думал Тайхман, стоя под дождем, — где люди так покорно шли бы на смерть, называя это мужеством». Пропагандисты в Берлине хвастались, что боевой дух подводников не сломлен. И это было правдой. Но Тайхман начал задумываться, кому все это нужно? Ему вдруг в голову пришла мысль, что это извращенное понятие о мужестве. А если все это просто глупость? Или ложная гордость?
Бискайский залив встретил их неласково. На лодку обрушились волны высотой с гору, зеленые и черные, сверкавшие белыми барашками на гребнях. На мгновение волны выпускали стальную трубу из своих объятий, но только для того, чтобы вновь схватить ее, встряхнуть, растоптать и смыть с мостика четырех сигнальщиков. Благодаря погоде самолетов не было, а любой противолодочный корабль, который мог бы патрулировать эти воды, считал бы за счастье, что сумел остаться на плаву.
Радиопеленгаторная установка вышла из строя, и Больц, радист — тот, который постоянно носил с собой Библию, — упал за борт, пытаясь ее починить. Одна из торпед стала перекатываться по отсеку и поломала руки матросу первого класса Бренку. И прежде чем подлодка успела погрузиться, чтобы ему смогли наложить шины, — Лютке на старости лет стал мягкосердечным, — мотористы доложили, что левый дизель вышел из строя.
На глубине 25 морских саженей шторм не ощущался. Здесь царили тишина и покой, и можно было спокойно заняться руками Бренка, пока мотористы ремонтировали дизель. Они разбирали его на части и ругались, потому что не могли договориться, как надо его чинить, а моряки, накладывавшие Бренку шины под руководством радиста, который и пальцем не пошевелил, чтобы помочь им, спорили о том, как это лучше сделать, чтобы бедняга не сошел с ума от боли. Каждый пытался показать свое умение вправлять сломанные кости, поскольку это был перелом со смещением. Они осторожно прикасались к его руке, но Бренк тут же издавал дикий вопль, и они спрашивали: «Что, больно? Потерпи, это недолго». Затем пробовал следующий. Сам же радист держался от этого как можно дальше и отпускал комментарии по случаю каждой неудачи: «Неправильно. Кости срастутся криво. Их придется снова ломать».