Сентябрь 1989 года, коттедж Андреа, Лонгфилд, Оксфордшир
— Этой перестройкой я и ограничилась, — повествовала Андреа. — Снесла эту стену. Надоело бродить из кухни в столовую и обратно.
— Кстати, насчет перестройки, — забурлил Кардью.
— Ты обещал не упоминать о нем, — вмешалась Дороти.
— О ком это?
— Ты прекрасно знаешь о ком! О Горби.
— Лично я запрещаю в разговорах только одну тему: цены на недвижимость, — улыбнулась Андреа.
— Слушайте, слушайте! — поощрил ее Роуз.
Среди гостей, собравшихся на первый организованный Андреа прием, лишь четверо обходились без государственных наград. Это были, во-первых, ее соседи, скульпторы Рубио и Венеция Райтио, по происхождению финны. Третьим был дружок сэра Ричарда Роуза, тайский танцор, которого все звали Бу, а сам он, если Дикки принимался важничать, именовал себя «леди Бу». На вечере также присутствовали сэр Мередит и леди Дороти Кардью, Джим Уоллис, кавалер ордена Британской империи, со своей французской женой Терезой. У нее наград тоже не имелось.
— Где вы добыли этот стол? — От вопросов Дороти не увернешься. — Эпохи королевы Анны, ведь верно?
— Всего-навсего копия, Дороти.
— Он говорит всякие разумные вещи, — накалялся тем временем Кардью. — Этот Горби знай себе твердит: гласност, пэрэстройка…
Дороти выразительно закатила глаза.
— Я-то думала, пэрэстройка — это сани с лошадками, — попыталась разрядить обстановку Венеция.
— Сани с лошадьми — тройка, — поправил ее Роуз. — Пэрэстройка — изменение строя.
— Скучи-ища, — проныл Бу, наизусть знавший все рацеи Роуза.
— Лучше уж сани с колокольчиками, — вздохнула Дороти, пытаясь оживить светскую беседу.
— А гласност — открытость, — закончил Роуз, привыкший просвещать глупцов.
— Нет-нет, вы ошибаетесь, — подколола его Венеция. — Москва велела всем и каждому вывести запряженные тройкой сани, надеть шубы и муфты и скакать куда глаза глядят по густому снегу.
Роуз, сдаваясь, вскинул руки. Бу игриво хлопнул его по ноге.
— Какая разница! — вмешался Уоллис. — По-моему, Горби просто шарлатан. Что бы он там ни говорил, красным он был, красным и остается. Единственное, что в нем есть привлекательного, — это его жена.
— Невозможно ненавидеть человека с такой tache de vin на лбу, — вмешалась Тереза. — Il est tres, tres sympa.
— О чем это она? — удивился Кардью.
— Ей нравится горбачевская родинка, милый, — пояснила Дороти. — Этот остров или целый архипелаг… вызывает симпатию.
— Он еще стукнет железным кулаком по столу, — напророчил Кардью. — Вот увидите, политбюро его настропалит, и еще до Нового года он начнет крушить налево и направо.