— Очередь за вами! — обращается Бренман к Певзнеру.
— Делайте, что хотите, но я сказал правду: золотые кольца, свое и покойной жены, давно обменяли на хлеб. Но верите — делайте обыск.
— Вашу мельдкарту! — протянул руку Бренман.
— Пожалуйста! — вручает Певзнер свое удостоверение.
Просмотрел Бренман все графы, сложил мельдкарту. Не выпуская ее из рук, говорит:
— Работаете в солидной фирме, имеете золотую специальность и должность. Неужели не жаль такой прекрасной работы?
— Я не собираюсь отказываться от нее!
— Не собираетесь! — вздымает Бренман глаза к небу. — Вы случайно не свалились с луны? Не уплатите контрибуцию — я буду вынужден забрать вашу мельдкарту.
— Не имеете права! Без мельдкарты не смогу пойти на работу, — кричит Хаим Певзнер. — Это же все равно, что отправить на смерть.
— Приблизительно, но не совсем, — прячет Бренман мельдкарту в портфель. — У тех, кто отказывается платить, мы обязаны забирать документы. Это еще не смерть, окончательное решение принимает юденрат. Может послать в Яновский лагерь, а там бог далеко не всегда помогает.
— Я вдовец, имею двоих детей! Кто будет за ними смотреть, кормить?! — восклицает в отчаянии Певзнер.
— Думаю, что это ваша забота! — свысока взглянул Бренман на Певзнера. Или, может быть, я ошибаюсь, что-то не так сказал? Может, вы полагаете, что мне следует заниматься не своими детьми, а вашими? Или, может, вы считаете, что в еврейском районе мало круглых сирот, которых опекает община? Иное дело, если и ваши дети станут круглыми сиротами, тогда их тоже примут в приют, но там таки очень несладко. Нет, нет, не думайте, что я зверь, что у меня не болит сердце за ваших детей. Только ваши дети — есть ваши, а мои — есть мои. И давайте закрывать лавочку. Есть чем уплатить контрибуцию — возвращаю мельдкарту и работайте с богом, растите детей. Нечем уплатить — о чем говорить!
Затянувшееся молчание прервала Фира:
— Старинный серебряный светильник и серебряный браслет можете принять в счет контрибуции?
— Серебро — тоже драгоценный металл, но, как сами понимаете, стоимость его невысокая, — миролюбиво сообщает Бренман. — Давайте посмотрим, что сможем сделать для вас.
Сидит Хаим Певзнер, сложил на коленях свои здоровенные руки, ничего не видит, не слышит. Копается Фира в вещах, достала высокий старинный трехсвечник и браслет из черненых серебряных пластин.
— Это я получила в приданое.
Осмотр вещей занял у Шпрехера немного времени.
— Из уважения к вашим покойным родителям принимается как серебряный лом. Оценивается в сто сорок злотых, требуются ценности еще на сто злотых.