— Воевода, — обратился он к Вуефасту. — Поспешай к делу своему. Да промысли, как поболе степняков на Подол заманить. Ведаю, сгорит Нижний град. Жалко. Но в ратном промысле так: пожалеешь золотник — потеряешь гривну!.. А град новый отстроим, краше прежнего! Поспешайте и вы, братие, к трудам своим. Да держите язык за зубами, дабы хакан-бек не проведал чего раньше времени...
Буря взметала вихри снега, несла его вдоль узких улочек Вышнеграда. Ветер сорвал яблоневый цвет, смешал воедино со снежинками. Огонь факела метался и шипел. Кони уступали шагом, испуганно вздрагивали и храпели.
Дорогу всадникам перегородил строй ратников в тяжелых доспехах.
— Воеводу мне! — крикнул Святослав.
— Воеводу!.. Воеводу-у! — полетело во тьму.
Перед верховыми предстал коренастый воин в пластинчатой броне и длинном плаще, какого цвета — не разобрать.
— Тысяцкий Велемудр! — назвался ратник: ветер сносил звук его голоса в сторону.
— Куда ведешь воев своих?!
— А ты кто таков, штоб допрос учинять? — огрызнулся Велемудр.
Святослав поднес факел к своему лицу.
— Прости, великий князь, не признал тебя в темноте, — смутился тысяцкий. — По слову твоему тысяча могутов идет занимать стены Вышнеграда. Князь Рогволод спослал нас. Челом бьет властитель полоцкий!
— А вой чьи? Полочане? — насторожился Святослав.
— Нет. Киевляне мы. Из дружины Свенельда-воеводы.
— Добро! — успокоился князь. — Поспешай, Велемудр дело ратное править! — и тронул коня. — Как же сдосужился со смертию повенчаться старый богатырь Окула? — спросил он сопровождавшего его гридя.
— А как ветер шумнул, Окула на стену собрался. Пойду, грит, бурю послухаю, — рассказывал воин. — Стал он на стене, а тут как раз кони числом великим прямо на нас поперли. Мыслим: ворог под шумок на приступ двинул. Мы за луки — стрелы встречь пустили да камнеметами впридачу. А Окула кричит: «Не стреляйте, то кони без всадников, бурей напуганные!» Вот тут стрела его и приветила. Воздуха громового глотнуть вышел. Одна стрела всего-то и прилетела.
Окула лежал на широкой скамье в полуземлянке под городской стеной. В груди его глубоко торчала пестрая печенежская стрела с вороновым пером.
«Ханская...» — сразу определили гриди.
Вокруг раны запеклась кровь. На спокойном челе старого поединщика еще не высохли капли воды.
Рядом неподвижно и прямо стояли могуты из первой великокняжеской сотни во главе со Святичем. В узловатых десницах богатырей полыхали факелы. Растерянно сновал старый лекарь-ведун — он знал: если вынуть стрелу, то Окула умрет сразу же...
Дверь распахнулась напяту