Павел поднял глаза.
Мир — больше, чем ринг. Но пока ты за ограждением, надо драться.
Некко снова занес руку для своего коронного смертельного удара.
Кулак — молот.
Павел схватил противника за лодыжку, рванул на себя, опрокидываясь и одновременно подсекая врагу другую ногу. Некко, потеряв опору, раскинув руки, рухнул спиной на помост, выбив из досок пыль.
Те, кто был по другую сторону ограждения, дружно взревели — кто-то радостно, кто-то горестно, но все — азартно.
Павел, не теряя времени, зажал ногу противника под мышкой, по всем правилам провел ущемление сухожилия.
Некко рычал от ярости. Титан был повержен, он не мог двинуться, жуткая боль грызла пятку.
Но Некко умел контролировать свою боль. Он много чего умел.
Павел почувствовал, что соперник вот-вот вырвется и отпустил его, мгновенно откатившись в сторону и вскочив на ноги.
Снова волна боли ожгла бок. На мгновение весь мир растворился в белой мгле. А когда он появился вновь, Некко, покачиваясь, уже стоял на ногах.
Они шагнули друг к другу одновременно.
Некко выбросил кулак.
Павел перехватил руку противника. Попытался вывернуть ее, но не смог — сил не хватило.
Некко ударил свободной рукой.
Павел предугадал движение. Но не смог защититься и лишь отвернул лицо.
Кулак врезался в скулу.
Павел покачнулся.
Некко надвинулся, словно танк. Опрокинул оказавшегося на пути человека. Наехал на него, раздавил, растоптал, размазал.
Павел еще сопротивлялся, защищался. Он пытался встать, но пинки и удары снова и снова сбивали его с ног. Оправившийся Некко издевался над ним, не торопясь разделаться окончательно. Титан забавлялся.
— Хватит! — Голос лейтенанта Уотерхилла был почти неразличим в азартном реве зрителей.
— Вставай! Вставай, Писатель!
— Добивай! Выруби его, здоровяк!
Остановить бой было некому. На этом ринге отсутствовал рефери. Здесь не было судей. Только зрители. И бойцы.
Руки Павла скользили в крови. У него были сломаны ребра, выбито колено, вывихнуто плечо.
— Поднимайся же! Хватит ползать!
Некко остервенело пинал возящегося его ног соперника.
— Кончай уже! Победа наша, Титан!
И вдруг в потолок ударил звенящий голос, полный страха:
— Паша!
Люди вздрогнули, обернулись.
На самом верху трибун застыла тонкая девушка в длинном белом платье. Ее светлое лицо было искажено гримасой ужаса и муки, в ее широко распахнутых глазах застыло смятение.
Она, не отрываясь, смотрела на ринг.
Разом смолк гул голосов. В зале повисла тишина. Только слышно было, как задыхается и хрипит Некко, топча врага, как скрипят под его ногами доски.
— Паша! — вновь прозвучал отчаянный призыв.