— Может, и нет, — согласился с ней Ракоци, пытаясь подавить шевельнувшийся в нем голод. — Но помочь вам утешиться я бы, наверное, смог.
— Утешиться? — повторила она, сонно играя со своими длинными, прихотливо вьющимися в воде волосами.
Ракоци отозвался не сразу.
— Утешиться, да.
— Утешиться… — вновь повторила Ксения. — Разве это возможно?
Он вновь помолчал, опасаясь разрушить возникшую близость, потом очень мягко сказал:
— Это единственное, что доступно тем, кто похож на меня. Мы дарим радость и сами ее получаем, если те, с кем сближаемся, неравнодушны к нам.
— Радость… — Она чуть подвинулась и, упершись ладонями в скользкие клепки, закачалась на жаркой волне. — А в чем она?
— В удовольствии, — спокойно пояснил он. — Получаемом через того, кто с нами рядом.
— Ха! — обвиняюще усмехнулась она. — Значит, вы ищете удовольствий? А почему? Удовольствия прогоняют печаль?
— Нет, — сказал честно Ракоци, пораженный одновременно как почти детской наивностью своей собеседницы, так и глубиной ее проницательности. — Но они помогают нам с ней мириться. И не только нам, но и всем людям земли. — Произнеся слово «земля», он невольно покосился на свои сапоги, подошвы которых заполнял слой карпатского грунта.
Дождь все стучал, громко, назойливо, поливая Москву, уже полностью погруженную в темноту. Через две улицы бухнули колокола церкви Святого Павла, знаменуя окончание службы, затем о том подали весть и остальные храмы столицы. Вскоре над городом заметался всеобщий заполошный трезвон, смешанный с рокотом неотступного ливня.
— Это удовольствие… — продолжила допрос Ксения, когда последний отзвук вечернего звона угас. — Как вы его получаете?
— Удовлетворяя других, — сказал он, смущенный практической невозможностью что-либо ей втолковать. — Тогда удовлетворение испытываем и мы. — Ракоци замолчал, чувствуя себя мерзким растлителем, пытающимся совратить ни о чем не подозревающего ребенка.
Ксения одарила его внимательным взглядом.
— Что вы хотите этим сказать? Для женщины единственное удовлетворение — в детях.
Ракоци в полном отчаянии прислонился к бортику кадки, глядя в сияющие золотисто-коричневые глаза наивной молодой женщины.
— Я хочу сказать, что могу обрести удовлетворение лишь вместе с вами.
— Но ведь детей у вас быть не может, — не преминули бесцеремонно напомнить ему.
— Да, но я все же способен любить.
Ксения булькнула, притонув в своем жарком убежище, — теперь над водой виднелась только ее голова, облепленная мокрыми спутанными волосами.
— Любить? — потрясенно повторила она, с большой настороженностью за ним наблюдая.