Крестьянки одобрительно закивали, но самая пожилая из них возразила:
— Я понимаю, Анеля умнее всех нас и считает быстрее. Но вдруг мне что-нибудь не понравится? Как в этом случае быть?
— Тогда обсудите между собой, чего вы хотите, — спокойно предложил Роджер.
— Ладно. — Пожилая женщина взглянула на рослую. — Сначала я ее выслушаю. — Она умолкла, довольная, что вставила в разговор свое слово.
— Это благоразумно, — кивнул Роджер, игнорируя тяжкие вздохи иезуита. Тот, считая, что всякие сделки с женщинами бессмысленны, сокрушенно покачивал головой.
К тому времени, когда уланы с иезуитами добрались до монастыря, сумерки совсем загустели. Всадники выезжали из леса один за одним, пляшущие огоньки фонарей придавали им сходство с призрачными охотниками святого Губерта.[2] Крестьяне, выстроившиеся вдоль улицы, опасливо закрестились, пораженные численностью отряда. Женщин нигде не было видно — те, похоже, попрятались по домам.
— Надо сказать, картина не очень-то обнадеживающая, — сказал граф Зари, заметив в руках встречающих лопаты и вилы.
— Они беспокоятся за своих жен, — уронил Ракоци. — И не без причины. — Кивком головы он указал на худощавого человека в черной рясе и клобуке, стоявшего возле монастырских ворот. — Вот к кому нам следует обратиться. Если не ошибаюсь, этот священнослужитель представляет здесь высшую власть.
— Православный священник не может считаться истинным служителем Господа, — возразил отец Погнер.
— Не советую вам сморозить нечто подобное при московском царе, — сухо сказал Ракоци. — Иезуиты главенствуют отнюдь не везде.
Отец Погнер не снизошел до ответа и поплотней закутался в плащ. Граф Зари меж тем жестом велел всадникам остановиться, и православный пастырь двинулся к ним. Он приближался медленно, вскинув наперсный крест и нараспев читая молитву. Голос его был негромок, но звучен.
— Да дарует Господь вам спокойную ночь, святой отец, — произнес Ракоци, спешившись.
— Желаю того же и вам, чужеземцы, — ответил с достоинством тот, хотя в глазах его ворохнулась тревога.
Ракоци взглянул на насупившихся крестьян.
— Сожалею, что мы столь навязчиво набиваемся к вам на постой, но, как вы наверное уже знаете, нами движет не своеволие, а повеление польского короля. Долгие дни пути истомили нас и истощили наших животных, а до Московии еще далеко. Нам нужен отдых, и я надеюсь, что плата в два золотых за ночь с каждого постояльца удовлетворит ваших прихожан.
Настоятель кашлянул.
— Прихожанки довольны. Если их мужья и отцы не потребует большего, все должно сладиться. Братии нашей тоже радостен прибыток мирян, ведь монастырь очень беден и существует только за счет доброхотных даяний.