Анне стоило больших усилий заставить себя посмотреть на куклу более внимательно. Она сделала это не столько из любопытства, сколько для того, чтобы убедить себя в том, что ей совсем не страшно. Перед ней, слегка свесив голову набок, покачивался высокий, даже красивый мужчина лет тридцати с небольшим. Он был одет в свободную белую блузу и коричневые штаны по моде своего времени. Впрочем, судить о моде в данном случае было странно: насколько Аня могла понять, мужчина был, что называется, в исподнем, и определить его социальное положение было сложно. Анна попыталась угадать, кто был этот человек и за какую провинность его постигла страшная участь, но у нее ничего не вышло. Он не был похож на преступника, его лицо было исполнено достоинства и еще раскаяния. Мастер, создавший куклу, погрешил против истины: лицо повешенного не было искажено ужасной гримасой человека, закончившего жизнь в петле. Никаких синих языков, свисающих до подбородка, никаких выпученных глаз. Но от этой неточности фигура выглядела еще более зловещей, и Аня поспешила отойти от нее, даже не решившись прочесть надпись на аккуратной табличке, размещенной у ног этой фигуры.
Она неуверенно двинулась дальше по галерее, и шаги ее эхом отдавались от толстых каменных стен. Здесь, в темном, холодном склепе, эхо звучало с непривычной мертвенной тяжестью, заставляя ее ускорять шаг.
Анна проходила мимо различных персонажей, очевидно, связанных с той давней трагедией, произошедшей в этих местах. В разной одежде – простой и роскошной – эти куклы были выполнены настолько реалистично, что в полумраке Анне казалось, будто это живые люди, которые живут своей жизнью, недовольные праздным любопытством посетительницы. Они выступали в суде, занимались домашним хозяйством, разговаривали между собой… И Аня не могла отделаться от ощущения, что, как только она поворачивается к ним спиной, они начинают сверлить ее взглядами и перемигиваться. Когда тебе в спину пялятся стеклянные глаза, это, оказывается, так же противно, как взгляд живого человека, исполненный скрытой угрозы.
Она не могла больше этого выносить: наплевав на самоуважение, призналась себе, что отчаянно трусит, и с облегчением повернула к главному входу, решив дождаться там кого-нибудь из служителей музея, чтобы задать несколько вопросов. Одновременно с этим ей все больше не давала покоя мысль, что неизвестная женщина выбрала отвратительное место для встречи с профессором Хаскинсом. Какие цели она при этом преследовала, предстояло выяснить, и Анна чувствовала, что в этом кроется одна из разгадок.