— Вы крестоносец? — спросил Луи с любопытством.
Человек вновь улыбнулся, на сей раз с печалью. Но в этой печали, как и прежде, совсем не было горечи.
— Может быть, — ответил он. — Я старался им быть. Не знаю, сумел ли.
— Но вы носите крест, — резонно заметил Луи.
— Ношу.
— Как вы могли взять его, если не были уверены, что сумеете?
— Никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Чрезмерная уверенность порождает гордыню. А это смертный грех. Ты боишься смертного греха?
— Конечно, — немедленно отозвался Луи — этот урок он затвердил, едва ему исполнилось семь. — Моя матушка говорит, что предпочла бы видеть меня мертвым, чем совершившим смертный грех.
— А, — с легкой усмешкой сказал незнакомец с крестом. — Так, значит, ты не хочешь совершать смертный грех оттого лишь, что боишься огорчить свою матушку?
Луи вскинул голову, в замешательстве глядя на этого странного человека, который пришел сюда и вел с ним такие странные разговоры. Но прежде чем он успел сказать хоть слово, человек шагнул к нему и запустил руку в его волосы. Луи ощутил, как крепкие мозолистые пальцы ерошат их, и это вновь до того напомнило ему прикосновение матери, что он вздрогнул и закрыл глаза, пытаясь унять частое биение пульса в горле.
— Она говорит неправду, — прошептал над его головой человек с крестом. — Она и сама в это не верит. Но ты ей верь.
Луи зажмурился крепче. Все его тело пробирала дрожь. Он чувствовал холод от пола, от стен, от ветра, пробиравшегося в щели, от собственного нутра. И единственным источником тепла в этом чужом и промозглом мире была рука, касавшаяся его головы.
— Завтра ты станешь рыцарем, Луи Капет де Пуасси. Это тяжкое бремя в двенадцать лет, но оно всяко легче, чем то, что ждет тебя впереди. Через неделю тебя коронуют в Реймсе. Тебе сейчас очень страшно, я знаю, и одиноко, но ты должен беречь свою матушку. Ты слышишь меня? Что бы ни случилось, береги свою матушку и во всем ее слушай. Она никогда не предпочла бы видеть тебя мертвым. Никогда.
Столько жара, столько страсти и любви было в этих словах, в голосе, который их произносил в полутьме под беспощадными взглядами образов, что Луи обдало жаром с ног до головы, как прежде обдавало холодом. Ему захотелось вцепиться в руку, лежавшую на его темени, схватить ее и прижаться к ней всем телом, как он делал, когда был совсем маленьким и мать брала его на руки, чтобы поцеловать на ночь. «Отец, это вы?» — хотел спросить он, но немедленно осознал всю нелепость этой мысли. Нет, его отец, король Франции Людовик Смелый, носивший корону всего лишь три года, никогда не клал свою руку ему на темя. И, что еще более важно, — король Людовик вот уже десять дней как упокоился в гробнице Сен-Дени рядом со своим отцом Филиппом Августом. Он не может стоять сейчас рядом с Луи. Мертвые не могут говорить с живыми. Так сказано в Библии, и Луи ей верил.