Сейчас я должен сказать: вверх или вниз — одно из двух. Третье желанно, как счастье, и близко, как локоть... Но третьего не надо... Сами обессиленные, измотанные, они не дадут мне покоя. Разве они поверят, что для меня хорошо то, что считается плохо? Они скажут — это философия старости...
...«Философия старости»! — бред легковерных младенцев... Остаться бы одному и лежать... Лежать, и больше ничего. Думать? Теперь и думать не хочется... Только лежать. Слово «хочется» теряет смысл. Я перестаю его понимать, как насытившийся чувство голода. Меня покидают желания... Когда и лежать не захочется, что тогда? Что может еще остаться? Что?! «...Доживать, а не жить...»
Я вдруг подумал: умирают как засыпают — емкое сознание становится плоским, потом линейным, после переходит в редеющий все больше и больше пунктир... И пустота... я ощутил ее в себе — крутящую, тошнотворную, взрывчатую, все перевернувшую пустоту...
...Внезапная и мгновенная сила словно всосала все мои внутренности, подтянула их к горлу, и опустевшая грудная клетка заполнилась густым, распирающим страхом...
Страх тогда отвратителен, когда он сочится тоненькой, хилой струйкой, брызгами кислоты разъедает душу, парализующим ядом проникает в кровь... Мощный взрывчатый страх, тот, что приходит не всегда и не к каждому, поит человека небывалой силой, дает ему ясность мысли, реакцию и точность мангусты, вызывает чувство внезапной омоложенности и потому порою оставляет у человека пожизненные впечатления полнокровно прожитых минут. Кто испытал такой страх, знает, что это так. Страх — это жизнь! Бывает, что он похож на радость. Я понимаю это теперь. Понимаю, что он-то и вывел меня из состояния отрешенности, безразличия, вернул волю к сопротивлению.
Я крикнул, наверное, слишком громко и слишком истерично — ко мне торопливо и испуганно двигались Кавуненко и Пискулов. В руках у Юры была пила, которой он, видимо, только что резал фирн.
Я стоял на коленях. Как и когда успел это сделать — не заметил, но почувствовал, что могу встать на ноги в рост. Однако подниматься не стал — сообразил, что делать этого не следует: слишком большая нагрузка сразу, можно потерять сознание.
Меня слегка покачивало, и Пискулов, заметив это, сказал:
— Ложись, ложись... Сейчас «упакуем» в спальный мешок и пойдем вниз...
— Погоди... — перебил его Володя. — Что, решил?! — Он показал пальцем на вершину. И, не дожидаясь моего ответа, хлопнул по плечу Пискулова. — Я же говорил — выскочит...
— Надо спускать, Володя...
Володя смотрел на меня весело, не обращая внимания на слова Юры. Пискулов не учел: мы с Кавуненко не первый сезон в одной связке...