— Итак, — сказал отец Геранд, — вы провели зиму в центре Аппалачей, мессир? Не страдали вы от цинги? От голода? Не потеряли кого-либо из членов вашей колонии?..
— Нет, никого, слава Богу!
Священник поднял брови с легкой удивленной улыбкой.
— Мы счастливы слышать, что вы хвалите Бога, мессир де Пейрак. Ходили слухи, что вы и ваши приближенные отнюдь не отличаетесь набожностью. Что вы набираете людей без разбора — еретиков, неверующих, нечестивых, — и что среди них есть и обуреваемые гордыней смутьяны, позволяющие себе при каждом удобном случае святотатствовать и поносить Бога, да будет благословенно его святое имя…
Рукой он отстранил кружку со свежей водой и миску жаркого, которые принес ему молодой бретонец Жан Ле Куеннек, служивший графу де Пейраку.
«Жаль, — непочтительно подумала Анжелика, — этих иезуитов не возьмешь „через желудок“… В былые времена отец Массера выказывал больше склонностей к чревоугодию…»
— Угощайтесь, отец мой, — настаивал де Пейрак. Иезуит отрицательно покачал головой.
— Мы пополдничали. Этого достаточно на весь день. Я мало ем. Как индейцы… Но вы не ответили на мой вопрос, сударь. Вы намеренно вербуете своих людей среди смутьянов, враждебных учению церкви?
— По правде говоря, отец мой, от тех, кого я нанимаю, я требую прежде всего умения обращаться с оружием, топором и молотом, способности выносить холод, голод, усталость, испытания боя, короче, безропотно сносить все, что они имеют несчастье испытывать, храня мне верность и послушание в течение всего контракта и выполняя наилучшим образом порученные им работы. Но я отнюдь не против, если они к тому же будут набожны и благочестивы.
— Однако, вы не воздвигли креста ни в одном из основанных вами поселений.
Пейрак не ответил.
Отсвет мерцающей воды, вспыхнувший внезапно от заходящего солнца, зажег, казалось, в его глазах насмешливый огонек, столь хорошо знакомый Анжелике. Но Жоффрей оставался терпелив и любезен, как обычно. Однако священник настаивал.
— Вы хотите сказать, что среди ваших людей есть такие, кого этот прекрасный знак — прекрасный символ любви и самоотречения, будь он благословен — кого этот знак, говорю я, мог бы шокировать или даже раздражать?
— Возможно.
— А если бы среди ваших людей нашлись и такие, как например, этот молодой человек, предлагавший мне пищу, с лицом, кажется, открытым и честным, кто сохранил из воспоминаний о своем набожном детстве благоговение перед этим знаком Искупления? Вы таким образом лишили бы их умышленно помощи Святой Религии?..
— Всегда приходится лишаться чего-либо в той или иной мере, когда соглашаешься жить вместе с разными людьми, в трудных условиях и зачастую в большой тесноте… Не мне, отец мой, говорить вам, сколь несовершенна природа человека, и как необходимо идти на уступки, чтобы жить в добром согласии…