– Частное предпринимательство, – произнес Либаргер в микрофон, и голос его проник в самые отдаленные уголки Золотого Зала, – немыслимо в эпоху демократии.
Оно возможно лишь тогда, когда народ обладает здравой идеей власти и личности.
Он помолчал и, опершись на трибуну, изучал лица сидящих в зале. Эта его речь звучала не впервые, хотя он несколько видоизменил ее, и большинство уже слышало ее. Он произнес эту речь очень давно, двадцатого февраля тысяча девятьсот тридцать третьего года перед небольшой группой магнатов делового мира. Оратор вступил в союз с богатыми общественными институтами, которые в тот зимний вечер вверили свои капиталы новому канцлеру Германии Адольфу Гитлеру.
Юта Баур вытянула шею, опустила подбородок на руки и полностью отдалась во власть того чуда, которому была свидетельницей, – перед ней с триумфальной речью выступал тот, кто был объектом полувековых мучений, сомнений, тревог и адского тайного труда. Густав Дортмунд, глава «Бундесбанка», сидел у нее за спиной, прямой, как столб; его лицо не выражало никаких эмоций – сторонний наблюдатель, не более. Однако внутри у него все трепетало, ибо он понимал, к чему приблизился.
Эрик и Эдвард со сжатыми кулаками, с вздувшимися от напряжения и стиснутыми белоснежными воротничками шеями сидели, подавшись вперед, словно манекены, ловя каждое слово Либаргера. Их волнение было иным. Всего через несколько дней один из них станет тем, кем был Либаргер. Однако пока не известно, кто именно. Каждое слово Либаргера приближало момент выбора и делало ожидание почти невыносимым.
* * *
Синильная кислота (цианистый водород) чрезвычайно ядовитая, быстро испаряющаяся жидкость или газ с запахом горького миндаля; взаимодействуя с кислородом в крови, полностью поглощает его, и жертва погибает от удушья.
* * *
– Всеми богатствами, которыми мы владеем, мы обязаны борьбе избранного, безупречного народа Германии!
Эхо разносило слова Либаргера по Золотому Залу, и каждое из этих слов проникало в сердца и умы слушателей.
– Мы не должны забывать, что все блага цивилизации держатся на железном кулаке! Только это позволит нашей мощи – военной и прочей – подняться к самым высоким вершинам – и отступления не будет!
Едва Либаргер закончил, публика вскочила на ноги. Овация была еще более бурной. Между тем Либаргер, стоявший в дальнем конце зала, расслышал то, что не могли услышать другие.
– Тише! – крикнул он в микрофон и протянул руки вперед, призывая людей умолкнуть. – Послушайте! Пожалуйста!
Либаргера поняли не сразу. О чем он? Разве речь еще не окончена? И наконец до них дошло: Либаргер не просто просит тишины, а хочет сообщить им о чем-то важном.