Петрусенко спохватился: он говорил слишком горячо. Наверное потому, что в какой-то мере имел в виду и себя. Улыбнулся Анисимовой, качая головой:
— Что это я… Напугал вас?
Она ответила спокойно:
— Преждевременную и мучительную смерть мне видеть приходилось. Она не пугала меня, потому что была исполнена смысла. В этих же преступлениях ужасает жестокая бессмысленность… А ваша работа — следователей — меня очень трогает. И вызывает сильное желание чем-то помочь. Но что же я могу?
Петрусенко тут же воспользовался поворотом разговора.
— Вы ведь хорошо знали Анну Городецкую?
— Да. Девушка одновременно и нравилась мне, и пугала своей ультрасовременностью.
— Не рассказывала ли вам Анна о каких-нибудь своих новых знакомых, поклонниках? Может, делилась так, по-женски?
— У нее вообще был необъятный круг общения. И из-за ее любознательной натуры, и по репортерской профессии. Но о ком-то конкретно… Нет, не припоминаю. Да я и сама после происшедшего не раз пыталась вспомнить что-либо… Нет.
— А вот, — Петрусенко немного поддался вперед. — Не упоминала ли Городецкая некоего человека со шрамом на лице? Может, даже вскользь, в связи с чем-нибудь? Она могла бы запомнить — из простых, громадный, со шрамом. Колоритная фигура…
Анисимова задумалась. Викентий Павлович хорошо понимал мимику, взгляд, выражение лица собеседника. Ему показалось, на лицо женщины легла тень, что-то ей вспомнилось. Но вот она подняла глаза, медленно покачала головой:
— Нет… Мне Анна ничего подобного не говорила… О таком человеке… Простите.
— Ну что вы. Я все-таки вас, Ксения Аполлинарьевна, расстроил.
— Нет-нет! Только… Нас с вами небось уже хватились за чайной церемонией. Пойдемте ко всем.
Викентию Павловичу жаль было так быстро прерывать разговор. Но и возражать неловко. Идя за Анисимовой в десертную залу, он утешал себя тем, что выяснил нечто интересное для Одинокова — Ксения им очень даже интересовалась! Впрочем, не только это интересовало Петрусенко. Неясное ощущение того, что только что, в разговоре, он услыхал нечто уже знакомое, слышанное раньше, при других обстоятельствах. Что? Пока не мог уловить. Что-то ускользающее… может быть, не очень значительное. Но знакомое… Нужно вспомнить, догадаться, иначе не будет покоя…
И вспомнил, как только вошел в комнату, где народ уже рассаживался за столиками с десертом. Он увидел юную княжну Орешину со своим неизменным спутником-женихом, и словно молния высветила два слова, оказавшиеся рядом: «Саратов» и «актер». Эти два слова он уже слышал — далеко отсюда, и от человека иного круга — от взломщика сейфов Хорька. Да-да, та самая странная история, в которую он не стал углубляться, но которую запомнил: специально, по чьей-то просьбе, щедро оплаченной, Хорек рассказал о каком-то актере «приезжей дамочке». Дамочке из Саратова!