А стараться он вправду старался. Был, как никто, исполнительным, послушным. Это входило в первый этап задуманного им плана. Всю свою образованность и отличное знание техники умел так преподнести, что начальство было довольно им, а высшие власти — начальством. Прошло какое-то время, и он стал необходим руководству — безотказный толковый советник. Доверием пользовался почти полным.
Острожная тюрьма располагалась между сопок, близ уездного городка Кемь, что на самом берегу Белого моря.
— Слыхали о таком, Викентий Павлович? Нет? — Суходолин, говоривший до сих пор серьёзно, вдруг весело покачал головой. — А, между тем, городишко хоть и незаметный, но древний, шестнадцатого или семнадцатого века. И предание есть о нём очень забавное. Я расскажу, вы посмеётесь! Однажды царь Пётр Алексеевич рассердился на какого-то знатного боярина и приказал сослать его подальше. А Меньшиков спросил: «Куда изволите, царь-батюшка?» «Да вот, хоть сюда, — ткнул царь пальцем в точку на карте, у Белого моря, и добавил. — К е… матери!» Вот и получилось это название: Кемь!
Откинув голову, полковник раскатисто захохотал. Викентий Павлович тоже засмеялся — не столько соленой казарменной шутке, сколько в ответ на заразительный смех Суходолина. И вновь подумал: «Да уж, в этом человеке всего хватает. Могу теперь поверить, что умеет он покутить!»
Итак, Коринцев оказался на каторге в Кеми. Рассказывая об этом Суходолину, он невесело усмехнулся:
— Раньше Кемским острогом называлась крепость — опора обороны Поморья, отражала набеги шведов и финнов. Теперь же острожники и каторжане — одно и то же.
Да, Коринцев интересовался историей этого края. В Кеми, у настоятеля Успенского собора, он много узнал и о самом городе, и о Соловецких островах. Впрочем, он, кадровый морской офицер, кое-что знал и раньше. Например, о нападении на острова английской эскадры в середине прошлого века, в самый разгар Крымской войны.
Суходолин, конечно же, знал об этом, и о чудесном спасении от мощнейшего обстрела. С английских кораблей по монастырю на Большом Соловецком острове было выпущено почти 2 тысячи ядер и бомб — хватило бы для разрушения нескольких городов. А вот на острове не оказалось ни одной жертвы, ни одного разрушенного здания — так, небольшие повреждения! А одно ядро, неразорвавшееся, нашли за иконой Богоматери.
— Правда ли, что не пострадали даже чайки? — спросил он Коринцева.
— Видимо, правда. У нас в Кеми поморы и сейчас песенку поют:
Два дня били и палили,
Убить чайки не могли.
Впрочем, Коринцев больше интересовался не столько историей островов, сколько их расположением, фарватерами, закономерностями смены погоды, морскими трассами. Расспрашивал исподволь, разговаривая при каждом малейшем случае с коренными жителями, рыбаками. Запоминал, а кое-что и записывал, маскируя свои записи под дневниковые: «Может, когда-нибудь известным литератором стану, напишу о нашей жизни здесь. Фёдор Достоевский тоже ведь каторжником был», — говорил он своему начальству. Ему не препятствовали.