А Ларочка только хихикала. Она и не думала, что так легко будет настроить Серегу против Ирки. Они-то, конечно, и так уже развелись, но кто знает, какая бредовая идея взбредет в Иркину голову? Вдруг надумает мириться, просить прощения. Вдруг он простит? Нельзя этого допустить. Друзья мои, вы еще очень горько пожалеете, что не оценили в свое время Ларочку Трегубович!
Однажды ночью, в очередной раз набрав знакомый номер и намереваясь вдоволь позабавиться гневом Сергея, она услышала женский голос:
— Але?
Опаньки. Это еще что за новости? Ларочка отлично знала голос Маришки, узнала бы и голос Сережиной матери. Но это определенно была совершенно посторонняя женщина!
— Але, — повторила трубка. — Вас зовут Ирина и вы хотите поговорить с Сергеем? Должна вас разочаровать: отныне вам придется говорить только со мной. Меня зовут Евгения. Ну что? Будем говорить или дышать?
Впервые за два месяца еженощных звонков Ларочка первой положила трубку.
***
Неожиданный визит Черкасова ничего не изменил. Они по-прежнему оставались начальницей и подчиненным.
Человеку невнимательному могло показаться, что не происходит ничего необычного. Лишь особо пристрастный взгляд уловил бы, что не все так просто.
Жалюзи в кабинете Русаковой по-прежнему были закрыты весь день. Однако теперь иной раз Ирина забывала открыть их на время визита Черкасова.
И происходило это все чаще. Тем не менее, любопытная секретарша после подробнейшего изучения обстановки сквозь щель в жалюзи вынуждена была констатировать: в кабинете не происходит ничего интересного. Да и после визитов Черкасова Ирина уже не выглядела выбитой из колеи. И Трегубович разочаровано выворачивала губки: фи, так неинтересно…
Ира не замечала ее разочарования. Вернее, ей было плевать на него, как и на саму Лариску. Плевать, что та думает. Плевать, что делает. Главное свое зло Трегубович уже совершила, тем самым обезвредив саму себя.
Нельзя сказать, что Ирина окончательно выздоровела. От такой боли не выздоравливают. Однако теперь она могла дышать. Не полной грудью, конечно — полной грудью она уже никогда не сможет. Но теперь она не задыхалась от боли. Она снова могла жить. Пусть в полсилы — это уже большое достижение.
Она даже выглядела лучше, чем без малого два месяца назад. По крайней мере, сама была довольна отражением. Стало приятно заниматься своей внешностью: стрижки, укладки, маски, макияж. Коль уж она не умерла — должна выглядеть живой, а не ходячим трупом.
Делала это для себя. Однако в глубине души понимала: не только для себя. Может, даже не столько для себя. Но это нюансы, которые никого не должны волновать.