Он прекрасно понимал, почему все эти годы от него скрывали звездное прошлое матери. Видимо, немало сплетен породила ее разгульная жизнь.
Сексуальная раскрепощенность мамы удивила бы самого завзятого циника. Вадиму поначалу даже бывало неловко видеть ее такой. Однако неловкость прошла довольно скоро, едва он понял, что мамина амнезия весьма стойка и вряд ли когда-нибудь улетучится, тем более что лечить эту амнезию никто не собирался.
Необходимость стесняться отпала сама собою. Можно было расслабиться и получать удовольствие, позволяя себе любые, даже самые некрасивые вольности и шалости — мама, вернее, Паулина Видовская, принимала такие шалости с восторгом, не пугаясь самых смелых экспериментов.
Доступность и изобретательность Паулины никоим образом не влияли на любовь Вадима к маме. Мама — святая. Даже если бы сексуально раскрепощенной была она — Вадим принял бы эту ее особенность с благодарностью и уважением: он ведь по-прежнему был уверен, что нет ничего чище любовных отношений между матерью и сыном.
Тем не менее, поняв, что сексуальные изыски дело рук не мамы, а отвязной певички, сын вздохнул с явным облегчением. Мама в его понимании стала еще чище, чем раньше, ибо никоим образом не отвечала за деяния Паулины.
Он и раньше не особо парился из-за того, что якобы нарушает какие-то там табу. Кто эти табу придумал? Кто сказал, что табу эти — истина в последней инстанции? Почему следует придерживаться их слепо, без внятных объяснений?
Теперь же для этих табу вообще не имелось ни малейших оснований: мама — это мама, а ночная партнерша — разнузданная певичка.
Но когда разнузданной певичкой владел отец… Стены типовой панельной многоэтажки, отлитые из, судя по всему, специально для любопытных соседей выведенной марки бетона, не заглушали похотливых стонов Паулины. От ревности Вадим готов был убить обоих: и отца, и Паулину. Отца понятно за что. А Паулину за неразборчивость. За то, что не помнит, как хорошо ей было с Вадимом всего несколько ночей назад.
Как бы ни душила ревность, но Паулинину неразборчивость он мог простить: что с нее возьмешь, глупой легкомысленной бабы? Куда тяжелее было выдержать приглушенные мамины охи — именно мамины. Когда мама оставалась мамой, а отец — все тем же ненавистным соперником. Охи эти совсем не были похожи на Паулинины сладострастные вскрикивания. Паулине, вне всякого сомнения, нравилось, что с ней вытворяли. Маму — Вадим чувствовал это — отцовы притязания напрягали. А может, ему просто хотелось, чтоб было так? Хотелось. Очень хотелось. Наверняка мама отдается отцу без удовольствия. Она всего лишь выполняет супружеский долг. Терпит через силу — недаром ведь так тяжело вздыхает. Она ни в чем не виновата. Виноват отец — вечно голодная, ненасытная скотина, насилующая маму.