Она послушно выпила. Скривилась, дернулась, с трудом удержав водку внутри. Николай подсунул остатки шампанского, давно выдохшегося в чужом бокале:
— На, запей!
Некоторое время Полина истуканом сидела на коленях мужа. Податливо раздвинула колени, пропуская в себя его настойчивые пальцы. При этом на лице ее без труда читалась привычная брезгливость, за которую Николай когда-нибудь ее непременно убьет. Тварь! Ее любят, а она рожу корчит, будто не мужик в нее лезет, а отвратительная жаба.
Желание, страсть оказались сильнее обиды. Когда-нибудь он ее убьет. Наверное. Но не теперь. Не сейчас… Сейчас она может подарить ему блаженство. Пусть не такое, как тогда, но хоть что-то: с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Однако что-то произошло. Брезгливость на лице Паулины сменилась удивлением. Она словно бы прислушивалась к изменениям в себе, к новым — или хорошо забытым старым — ощущениям. Еще пара-тройка мгновений, и на лице ее разлилось блаженство. Заерзала на коленях мужа, ловя его выскальзывающие пальцы. Быстрее, быстрее…
Это была волшебная ночь.
Николай, наконец, получил то, о чем мечтал долгие годы. Правда, для остроты ощущений не хватало зрителей и соучастников. Но здесь, в гарнизоне, об этом и думать было непозволительно.
Лишь теперь он понял: то, за что он презирал жену, и заставило его полюбить ее.
Оказалось, ввергнуть ее в состояние транса не легко, а очень легко. Пятьдесят грамм водки — и из ледышки, из чопорной неумелой бабы Паулина превращается в королеву, дарящую радость всем, кто оказался рядом в этот благословенный миг.
Но для полного кайфа Николаю не хватало компании. Еще совсем недавно он готов был убить жену за одни воспоминания о том, с какой готовностью и даже отзывчивостью Паулина отдавалась кому попало, не довольствуясь одним кобелем. Теперь выяснилось, что именно это и ввергло его в пучину сладострастия в ту незабвенную ночь.
Казалось бы — он нашел лекарство от ее фригидности. Паулина одаривала его собою до утра, отдавая все ему одному. Не с кем было ее делить, и потому вдруг ее стало много. Не так много, чтобы пресытиться. Однако несмотря на это 'много', ему ее не хватало.
Не хватало посторонних глаз. Не хватало звериной жадности, когда приходилось довольствоваться лишь зрелищем, и ждать, ждать своего часа, и жадно вгрызаться в восхитительно податливое тело на глазах таких же голодных псов.
Ему хотелось делить радость обладания Паулиной с другими. Хотелось, чтобы другие видели, с каким восторгом она принимает Николая. Хотелось видеть, с каким восторгом она принимает других. Видеть жирное удовольствие на лице 'молочного брата', и сходить с ума от ревности. Ненавидеть ее за все это, и желать, до умопомрачения желать ее: неправильную, ущербную, испорченную, пошлую до отвращения.