В Лариске нынче сосредоточился весь его негатив. Она стала как бы синонимом Ириного предательства. Однако в силу воспитания Сергей пытался держать антипатию в себе. В конце концов, в чем виновата Трегубович? Если бы она не рассказала об Ириных художествах, он еще долго ходил бы с ветвистыми рогами на потеху публике. Как водится — муж обо всем узнает последним. У него ведь и мыслей ни о чем таком не возникало. Радовался, дурак, как славно они живут.
Однако Ларискина назойливость переходила разумные границы. В стремлении утешить брошенного мужа она кидалась из крайности в крайность. Об Ирине говорила только гадости, и много. В глазах ее при этом сверкала такая ненависть, словно подруга не мужа предала, а саму Лариску. Словами плевалась, будто гадюка ядом.
Зато когда начинала утешать Сергея или Маришку, слова лились плавненько, тягучим медом. От сюсюканья даже щурилась: 'Ути-пусеньки, мои хорошие!'
Мягко говоря, это раздражало. Сергей начал роптать. Сперва намеками: дескать, мы с Маришкой не маленькие, не надо нас жалеть. Постепенно смысл его слов приобретал более конкретный оттенок: хватит, отстань, ты была Ириной подругой, но та здесь больше не живет.
Ларочка — святая простота! — не понимала, что ее не желают видеть в этом доме. Или лишь делала вид, что не понимает. И упорно именовала себя членом семьи.
По выходным от нее вообще отбою не было. Как в субботу утром приходила, так до позднего вечера воскресенья толклась у Русаковых. Убирала квартиру. Перебирала одежду в шкафах, ревностно выискивая забытые Ириной вещи и демонстративно уничтожая следы чужого разбитого счастья. Готовила обеды и ужины, радостно мурлыкая незатейливые песенки под урчание микроволновки.
Сергей устал бороться с нею — это казалось бессмысленной тратой слов и нервов.
— Лариса, я не безрукий инвалид и сам могу убрать квартиру.
— Знаю я, как ты убираешься. За месяц так засерешь квартиру, что я ее за год не отскребу.
— Если уж и засру, то выскребать ее придется не тебе.
— А кому же, интересно?! — выставив торчком отвратительно худую задницу, Лариска елозила тряпкой под шкафом.
— Ну, во-первых, как я уже сказал, у меня и самого еще руки не отсохли…
— Ага, я вижу!
— Во-вторых, Маринка уже взрослая и тоже не без рук…
— Не смеши. На Маринку где сядешь, там и слезешь.
— В-третьих, я могу пригласить сотрудницу из 'Бюро добрых услуг'.
— Ага, они там все добренькие-добренькие, в этих услугах. Только после них несчастных ложек не досчитаешься, не говоря уж о настоящих ценностях.
— В-четвертых, я, в конце концов, могу жениться, и разгребать, как ты говоришь, все это будет моя будущая жена.