Так или иначе, но ни тот, ни другой ни разу не заставили ее испугаться, что продолжения не будет. Испугаться по-настоящему. Почему этот мгновенный, мимолетный страх оказался куда невыносимее страха никогда больше не увидеть любимого, какое бы имя он ни носил? С теми двумя Женя могла испугаться чего угодно, и в первую очередь того, что останется одна, брошенной и неприкаянной. Да, тот страх был велик, он сводил с ума, заставляя поступать неразумно и едва ли не преступно по отношению к самой себе.
Но вчера Женя впервые в жизни познала совершенно иной страх. Вчера она не боялась одиночества, в ту минуту она даже не могла думать о нем. Потому что, наверное, и без того считала себя одинокой? Или оттого, что не стремилась хотя бы частично обладать другим человеком? Зимин ведь совершенно не был ей дорог, потерять его — скорее благо, нежели беда. Но почему в то короткое мгновение, когда Зимин оторвался от нее, резко отстранился как раз тогда, когда в ожидании его прикосновения к Женькиной груди она вся затрепетала, забыв на сей раз уже свое собственное имя, почему сердце едва не остановилось от бесконечного отчаяния?! Чего она могла испугаться, чего?! Если рассуждать здраво, то бояться ей было ровным счетом нечего. По идее, она должна была бы только обрадоваться этому: ах, ты передумал, голубчик? так иди, иди, никто не держит! А вместо радости…
А вместо радости Женя в то мгновение ощутила жуткую тревогу. Нет, не тревогу даже, не страх, а дикое разочарование. Или все-таки страх? Липкий, разъедающий душу страх. Страх, что все сейчас закончится, и она так и не узнает, что же это такое, о чем люди столько говорят? Нет, нет, причем тут люди?! В тот короткий миг Женьке было глубоко наплевать на весь мир, кроме нее самой и страшного человека Зимина, неожиданно для нее самой одним своим прикосновением отправившего Женю в глубочайший нокаут страсти. Нет, не было разочарования. И не боялась не узнать что-то важное. Одного в то мгновение испугалась Женя, испугалась гораздо более, чем своей ли смерти, материных ли неприятностей, или еще чего бы то ни было. Боялась потерять его руки. Боялась никогда больше не ощутить на своем теле его поцелуи, наглые безапелляционные прикосновения его грубых и настойчивых, но таких ласковых рук. Рук Зимина. Страшного человека Зимина…
Время словно застыло на месте. Нет, оно, конечно, не стояло, оно шло себе своим размеренным шагом, да только Женя не замечала его течения. Вокруг нее ничего не происходило, ничего не менялось. Каждый день одно и то же: подъем по будильнику, утренний моцион со всеми его 'прелестями', дорога на работу в забитом до отказа городском транспорте. Звонки, клиенты — старые и новые. Потом тем же маршрутом обратно, домой. Каждый день одно и то же. И каждый день после работы, в тишине тесной однокомнатной квартирки, мысли, мысли, мысли.