* * *
– Вот так открылся во мне внутренний мир. И тело мое привыкло, проскользнув через этот темный лаз, покидать землю, покидать внешнее пространство.
* * *
– Временами, при звуках какого-нибудь музыкального отрывка, я чувствовала, как это прекрасно.
Боль смешивалась с острым ощущением красоты.
Я больше не двигалась, не жила.
Дети поначалу впадают в столбняк от красоты. Ошеломленные ею. Умирающие в ней.
* * *
Леонард Радницки:
– Не знаю, полюбит ли музыку моя маленькая Лена. Сам я люблю оперу. По ночам надеваю наушники и слушаю оперные арии. Голоса певцов нравятся мне даже больше, чем сама музыка. А вы поете?
– Нет.
– Ну, все равно, даже если не поете, мне приятен тембр и высота вашего голоса. Ее мать поет. По крайней мере, пела раньше. Я любил ее голос. Собственно, из-за голоса я ее и полюбил.
– И все еще любите?
Он поколебался, прежде чем ответить:
– Да. Немного. Это она покинула меня. Завтра Лена приедет от нее ко мне.
– А я искренне считаю, что музыка, в первую очередь, так действует на всех маленьких детей из-за того, что они слышат еще в утробе матери, еще до своего появления на свет, – действует и губит.
– Завтра она приедет.
– Позвольте мне заметить: вы уже по крайней мере дважды сообщили о приезде вашей дочки.
– Три месяца у одного из нас, три – у другого. Так постановил суд. Воспитывать одному двухлетнюю девочку… не знаю, способен ли я на такое. Если откровенно, то мне страшновато. Вот поэтому я и говорю о ней с вами. Я был бы счастлив, если бы мне удалось стать хорошим воспитателем. Вам не хочется ее увидеть?
– Конечно хочется.
– Только не приходите слишком рано. И не завтра. И не послезавтра…
– Я могу вообще не приходить.
– Ну, не обижайтесь на меня. Приходите завтра.
* * *
Увы, доктор Леонард Радницки был так же расточительно щедр в своих соматических привычках, в одержимом переживании семейных перипетий и профессиональных задач, как и в радостях, необъяснимых желаниях, внезапных приступах гурманства, неожиданных походах и мгновенных погружениях в море.
* * *
Анна – Веронике:
– Наслаждение, которое я испытываю в объятиях привлекающих меня мужчин, все более и более эфемерно.
* * *
Жалкая лихорадка, смешанная со страхом. Мужчины, которых она желала, были отныне мужчинами из снов. Их движения напоминали сны – такие же плавные, нереальные. Что касается редких живых мужчин, этих она прежде распознавала по их неподвижности, по их молчанию, по тайне, что окутывала их флером неприступной сдержанности. Но теперь она стала недоверчивой. И мерила мужчин своей, особой меркой, следя, как они ступают по земле и насколько открыто смотрят их глаза.