— Я был бы вам за это признателен, — сказал Кэм, принимая бренди из рук слуги. — Хотя я подозреваю, что мы не задержимся в Лондоне надолго.
— Мисс Уинифред, кажется, очень любит детей, — задумчиво проговорил Харроу. — С учетом ее состояния здоровья ей повезло, что у нее будут племянницы и племянники, с которыми она сможет вволю понянчиться.
Все трое мужчин повернули к нему головы. Кэм замер, не успев донести бренди до рта.
— Ее состояние здоровья?
— Я имею в виду ее неспособность иметь своих детей, — уточнил Харроу.
— Что вы, черт возьми, имеете в виду, Харроу? — спросил Лео. — Разве мы все не поем дифирамбы лично вам за то, что вы чудесным образом ее излечили?
— Она действительно выздоровела, милорд. — Харроу задумчиво насупил брови, уставившись в бокал с бренди. — Но здоровье ее все равно всегда будет оставаться отчасти хрупким. По моему мнению, ей не следует даже пытаться забеременеть. Скорее всего она не сможет родить и умрет.
Этот приговор был встречен гробовым молчанием. Даже Лео, который всегда делал вид, что ему все нипочем, не смог скрыть свою реакцию.
— Вы сообщили об этом моей сестре? — спросил он. — Потому что она ясно дала мне понять, что рассчитывает выйти замуж и иметь детей.
— Разумеется, я обсуждал с ней эту тему, — ответил Харроу. — Я сказал ей, что, если она выйдет замуж, ее муж должен согласиться с тем, что их союз будет бездетным. — Харроу сделал паузу. — Однако мисс Хатауэй еще не вполне готова принять эту мысль. Со временем я надеюсь убедить ее приблизить ожидания к реальности. — Харроу едва заметно улыбнулся. — В конце концов, материнство не является необходимым условием счастья для каждой женщины, что бы по этому поводу ни говорило общество.
Кэм пристально смотрел на доктора.
— Моя невестка едва ли будет довольна такой судьбой.
— Да. Но жизнь мисс Хатауэй будет дольше и качественнее, если она останется бездетной. И она, уверяю вас, научится принимать жизнь такой, какая она есть. В этом ее сила. — Харроу пригубил бренди и продолжил: — Возможно, мисс Хатауэй самой природой не предназначено рожать детей, и дело не в скарлатине, которой она переболела. Такая узкая кость, такие изящные формы. На нее, безусловно, приятно смотреть, но, согласитесь, такое сложение едва ли подходит для целей деторождения.
Кев залпом осушил бокал с бренди. Янтарная жидкость обожгла горло. Он отодвинул стул и встал. Он должен уйти, ибо больше не в силах выносить близкое присутствие этого ублюдка. Упоминание об «узкой кости» Уин было последней каплей. Хрипло пробормотав извинения, Меррипен вышел из отеля на улицу, в ночь. Он шел, вдыхая промозглый сырой воздух, полный ядовитых испарений города. Господи, как ему хотелось поскорее убраться отсюда! Он хотел увезти Уин с собой в деревню, туда, где воздух свеж, где можно дышать полной грудью. Подальше от лощеного доктора Харроу, чья искушенная светскость внушала Меррипену отвращение и страх. Всем существом Кев чуял в нем опасность. Опасность не для себя, а для Уин.