– Это немец-антифашист, – популярно объяснил, наконец, Гоша. – Наподобие Тельмана, понимаешь? Только еще и физик. Спасаясь от гитлеровцев, уехал в Америку.
– А почему же не к нам? – искренне удивился Горшенин. – Что же вы его не уговорили, товарищ техник-лейтенант?
Гоша трижды проклял свою болтливость. Слова о том что он, техник-лейтенант, лично не встречался ни со Склодовской-Кюри, ни с Эйнштейном, неизбежно бы вызвали новые вопросы не в меру любознательного молодого бойца. И, самое главное, – не уменьшили бы его подозрительности. Скорее, увеличили бы.
– Так вот вышло, не уговорил, – кратко сообщил техник-лейтенант. – Не смог… Ладно, Горшенин, мне некогда. Выкладывай то, что для меня передали разведчики. И кру-гом, марш!
Уловив знакомую команду, гвардии рядовой Горшенин дисциплинированно вытянулся перед старшим по званию и никаких посторонних вопросов больше не задавал. Он просто вытащил из кармана гимнастерки немецкое офицерское удостоверение и несколько листков вощеной бумаги, исписанной старательным немецким почерком.
– Вот все, товарищ техник-лейтенант, – объявил он. – Там, правда, были еще чистые листы, но ребята их… того… Сами знаете, что в полку с махоркой хорошо, а вот с бумагой… А товарищ политрук нам запретил свежие газеты использовать… Разрешите идти?
– Свободен, – отмахнулся техник-лейтенант, сразу погружаясь в принесенные бумажки. – Можешь идти.
Горшенин браво козырнул и, печатая шаг, словно на параде, вышел. Артобстрел, как и ожидалось, прекратился в назначенный срок, и принципиальный выбор между смертью стоя и жизнью на коленях временно отпал.
Убитого обера звали Людвигом Кранахом. Подстрелили его случайно: парни из полковой разведки возвращались из ночного рейда и ненароком напоролись на взвод немецких автоматчиков, намылившихся с теми же целями, но только в наш тыл. Обер-лейтенанта Кранаха, очевидно, зацепило шальной пулей, когда он высунул свою очкастую голову из блиндажа, чтобы узнать, кто это, доннерветтер, поблизости стреляет. Офицерский планшет, взятый разведчиками у убитого, сперва отдали штабным, те не нашли в бумагах ничего интересного и собирались уже отдать ребятам для самокруток. Однако какая-то умная голова заинтересовалась мудреными не то рисунками, не то схемами, и, в конце концов, решено было передать находку товарищу технику-лейтенанту – благо на гражданке тот работал в научном институте и ставил, говорят, какие-то опыты. Правда, никакого оборонного значения Гошина наука не имела, и поэтому Гоша попал не в эвакуацию вместе с институтом, а на краткосрочные курсы усовершенствования военных инженеров, а потом на фронт. «Конечно-конечно, – сказал ему на прощание академик Ермолаев, мелко тряся головой в академической ермолке в такт словам, – с чисто теоретической точки зрения, ваше, Георгий, открытие спонтанного… так, кажется?… да-да, спонтанного деления ядер урана имеет большое значение. Но сейчас, в военное время, мы не имеем возможности заниматься этой проблемой…»